— Боялся, — отвечает, глядя мне в глаза. — Малодушно боялся, что ты отвернешься от меня. Выбрал общепринятую ложь вместо правды. Прости меня.

Мы молчим. Такие близкие, такие далекие.

— Осуждаешь?

— Нет… Наверное, всё же нет, — обессиленно склоняюсь лбом к его груди, пряча глаза. Мне ли выносить приговоры, мне ли возмущаться скрытностью и неискренностью? Даже смешно.

Меня буквально окутывает волной его уходящего страха и неуверенности, а после — облегчением и надеждой. Странно, прежде я не ощущала чужих эмоций так ярко, как сейчас. Магия ардере, поселившаяся в моем теле? Возможно. Но мне плевать.

Дорнан мягко отстраняется, заглядывает в лицо. Его руки скользят к моей талии, он склоняется, нежно касаясь губами кожи за ухом, теплое дыхание обжигает, заставляет голову кружиться.

Завтра. Я расскажу все завтра на рассвете — и наши жизни изменятся навсегда. Он не простит, не сможет смотреть на меня так, как сейчас. Я перестану быть его сокровищем, а возможно, буду вызывать только омерзение. Не станет больше ни этой манящей близости, ни прикосновений, ни дрожи, пробегающей по телу.

— Ты действительно хочешь расторгнуть помолвку? — шепчет он. — Желаешь, чтобы я отказался от тебя?

Но я не отвечаю. На краю сознания теплится мысль, что, возможно, еще можно выторговать у судьбы эти драгоценные мгновения. Утро принесет новые вести, так пусть хоть этот вечер принадлежит нам двоим.

Цепляюсь за эту мысль, словно утопающий за руку помощи. Забавно и символично, что в обоих смыслах эту руку протянул мне тот, кого я прежде ненавидела.

— Хочешь знать? Я скажу, — он застывает, боясь услышать ответ. Тянусь к нему, осторожно провожу кончиками пальцев по его лицу, скулам, губам. Дорнан закрывает глаза, сжимает меня в объятиях, с губ его срывается полурык-полустон. — Больше всего в подлунном мире я хочу стать твоей, — шепчу едва слышно. — И прямо сейчас, Дор.

Если бы кто-то сказал алти-ардере, что их первая с избранной ночь будет вот такой — полной холода и ветра, соленых брызг и треска костра, — он бы посмеялся. Если бы предупредил, что крохам нежности он будет радоваться, как нищий подаянию, — просто не поверил бы. Если бы знал, каким бесценным и желанным будет миг единения, — трижды подумал бы, прежде чем хотя бы смотреть в сторону хрупкой девушки с волосами цвета темного золота.

Ни одной женщиной за всю свою жизнь Дорнан не дорожил так сильно, ни одну не желал получить так страстно, и ни одну не боялся потерять так отчаянно, как Лиан. Распоротое крыло — сущий пустяк. Мизерная плата за то, что они оба живы, дышат, желают друг друга. Так в бездну сомнения!

Его рука проникла под плащ Лиан, прошлась по обнаженной спине, замерла на талии, затем скользнула по бедрам дерзко и требовательно.

Дрожь, горячий вздох, её робкая попытка отстраниться, лихорадочный блеск в глазах. Она замерла, оставив бедра плотно сомкнутыми.

— Стой, погоди немного…

Дорнан остановился, тяжело дыша, но точно зная: пожелай он большего прямо сейчас — ей не удалось бы воспротивиться всерьез. Ему отчаянно хотелось сжать ее нежное, хрупкое, такое желанное и податливое тело в объятиях, подмять под себя, впиться губами в кожу, оставляя на ней ожоги поцелуев. Лишить дыхания, воли, разума. Преодолеть последнее сопротивление. Увидеть, как она закусывает губы от муки и наслаждения, погрузиться в горячую, страстную, полную темного безумия сторону любви. Но стоит ли торопить этот момент?

Ее рука неловко коснулась его груди, озябшие пальцы пробежались по налитым огнем мышцам на плечах. Крохотная узкая ладошка на фоне его загорелой кожи, казалось, светилась в темноте.

— Не спеши, умоляю. Мне… мне страшно. Обещай, что не сделаешь больно.

Её огромные глаза смотрели испуганно, но решительно. Тонкая, беззащитная перед его мощью. Жемчужно-белая кожа, отливающие медью волосы, отражение его собственного пламени на дне её зрачков.

Он с трудом отбросил настойчивое желание изорвать в клочья плащ — её единственную защиту — и выпустить на волю всю нерастраченную страсть. Чудом удержался, расстегнул фибулу, отложил её подальше. Коснулся взглядом обнаженной маленькой груди, будто созданной для ласк и поцелуев, тонких плеч, талии, живота, темного треугольника ниже.

Тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли. Заставил себя чуть отодвинуться, создавая иллюзию некоторой свободы. Чувствовал, что иначе её сердце просто выскочит из груди. Спросил так спокойно, как только мог:

— Ты уже была с мужчиной? Хотя бы раз?

Она вспыхнула, покачала головой, попыталась прикрыть лицо руками. Что ж, значит, торопиться действительно нельзя. Он осторожно отвел её руки в стороны, мягко надавил ладонью на грудь, заставляя откинуться на спину, склонился к губам, поцеловал властно, настойчиво и требовательно, как тогда, на берегу. Она ответила, сперва робко, неумело, но со все возрастающей страстью. Дорнан без всякой магии ощутил, как его пламя перетекает между их обнаженными телами, пульсирует, охватывает, оплетает, объединяя их.

Отпустил лишь на мгновение, чтобы шепнуть:

— Доверься мне. Я не причиню вреда. Не смогу забрать твою боль, но сделаю так, что она потеряет значение.

Она закусила губы, прикрыла на мгновение глаза, кивнула несколько раз и покорно замерла в ожидании чего-то неведомого, а потому пугающего.

Нет. Так не пойдет. Он ждал так долго, неужели не выдержит еще чуть-чуть?

Ласково, терпеливо, шаг за шагом, он вел ладонью по обнаженной коже, оставляя поцелуи на ее теле. Дразнил и ласкал, позволяя ей раствориться в потоке ощущений, забыть о стыде. Сжимал её талию, касался губами груди, вплетал пальцы в золото волос на затылке, и снова целовал, вдыхая едва уловимый аромат солнца. В ее огромных глазах сперва металось недоверие, но вот она моргнула, пронзенная новыми, неведомыми ощущениями, вздохнула судорожно и прерывисто, по её телу прокатилась дрожь, а на лице появилось изумление.

— Любовь не всегда мука, — тихо пояснил он, проводя по внутренней стороне её бедра, касаясь самого сокровенного всё настойчивее.

У него голова закружилась от напряжения, от запертого желания, не способного найти выход. Хотелось ловить её прерывистое дыхание, бесконечно любоваться тем, как ее пальцы впиваются в ткань расстеленного плаща, как она мечется и извивается в его руках, роняя едва слышные стоны. Касаться тонкой кожи, чувствовать ток крови в жилах, слышать, как неистово бьется её сердце. И бесконечно смотреть на изгибы юного тела, наслаждаться его доверчивостью и отзывчивостью.

Внезапно она резко выдохнула, прикрыла глаза, выгнулась дугой, запрокидывая голову, упругие кудри рассыпались по зеленым сосновым лапам. Её пылающее тело пронзила судорога наслаждения, с губ сорвался сладкий крик. Она окончательно потеряла контроль над собой и отзывалась уже бездумно, требуя большего и восходя к прежде недоступным ощущениям.