На что я еще надеюсь, непонятно.

Особенно, если вспомнить, что в нашу последнюю встречу после проводов бывшей Юлиан вернулся хмурый и вечер быстро закруглился. Теперь я перебирала в памяти каждый его жест и каждое слово, но никак не могла найти разгадку.

Я посмотрела на телефон, но так и не решилась нажать вызов. Вдруг он все-таки занят?

К концу рабочего дня сообщение все так же оставалось непрочитанным. И следующее тоже.

Но ведь это Юл?

Который ждал меня каждый день у библиотеки, готовил мне ужин, целовал в московских переулках, любил так, что до сих пор пальцы на ногах поджимаются от воспоминаний. Укутывал пледом, спасал… Ведь он не мог же просто так взять — и отморозиться?

И пока здравый смысл шептал мне на ухо, что все это он делал, когда был влюблен, а это многое меняет, я быстро-быстро, с бьющимся сердцем достала телефон и нажала вызов.

Но спустя много-много гудков, никто так и не взял трубку.

Ведь что я про него знаю? Вообще ведь ничего. Почему он был столько раз женат, откуда у него сотни женщин… Не потому ли их сотни, что он вот так забывает о каждой предыдущей, переключаясь на следующую? Может быть, он уже и номер сменил, что ему, сложно под каждую завести отдельную симку?

Может быть, именно в этот момент он нашептывает какой-нибудь другой женщине, какая она маленькая, целует и прячет в своих невероятных объятьях. Какая-то другая гладит его по мощным плечам, не пугаясь, а предвкушая. И даже, возможно, просит отрастить бороду.

И не крутит романы с его сыном.

И худая.

И юная.

Домой мне идти совершенно не хотелось. Там и так мама каждый вечер спрашивает, как поживает Юлиан Владимирович, почему не заходит, просит передавать привет и ругает меня за то, что я его не ценю.

В кои-то веки мама была права. Я его действительно не ценила.

На улице уже совсем тепло, скоро можно будет не надевать куртку. Пахнет настоящей весной, мать-и-мачехой, оттаявшей землей и теплым ветром. Можно гулять часами в темно-синих сумерках, вспоминая, как делала это подростком, когда точно так же не хотелось идти домой. Что-то я с тех пор не сильно повзрослела, если до сих пор пытаюсь вытравить из сердца кого-то очень важного с помощью весеннего ветра и темноты.

Хорошо, что он меня бросил весной. Летом переживать разбитое сердце намного легче.

Я вошла домой, доверху наполненная весенним ветром вперемешку со слезами.

Мама возилась в прихожей. Из шкафов были вытащены коробки с обувью, сумки с летней одеждой, куртки, в комнате маячили разверстые пасти чемоданов и вавилоны шмоток вокруг них.

Филомена меня не встретила — видимо, испугалась этой странной активности и сидела под кроватью.

— Мам, что происходит? — спросила я, сматывая с шеи шарф и пытаясь найти местечко, куда пристроить ботинки, чтобы они не попали ей под горячую руку и не упокоились где-нибудь на антресолях в неопознаваемой коробке из-под пластиковой елки восемьдесят третьего года.

— Собираюсь, не видишь, что ли! — мама упорно пыталась запихнуть огромный пуховик в маленькую сумку, откуда его только что достала. Тот сопротивлялся. — Помогла бы лучше.

— Давайте я помогу.

И из комнаты появился Юл, как всегда, заняв собой весь дверной проем.

По-моему, я даже взвизгнула, когда подпрыгивала, чтобы повиснуть у него на шее. Он поймал меня, прижал к себе и наклонился, целуя аккуратно и нежно. А потом поставил обратно, но все равно прижимал одной рукой к себе.

— Где ты был? Что происходит? Что это на тебе за ужасный свитер? Ты справился с заводом? Почему ты не отвечал? Куда мама собирается? Чтопроизошлоипочемутынеберешьтрубку?! — я засыпала его вопросами, моментально забыв о том, что еще пять минут назад была уверена, что он меня бросил.

Как от кошек распространяются сонные волны, так от Юла распространялась аура спокойствия и уверенности. Что бы я себе ни надумала — сейчас это казалось полной ерундой. Пришло же такое в голову! Это же Юл.

Последнее эхо прежних бед пронеслось и растаяло от его тепла.

— Что значит ужасный свитер? — мама возмущенно бросила на пол ботинок, который держала в руках. Хотела, небось, в меня, но постеснялась. — У тебя глаза-то есть?

— Татьяна Федоровна связала мне свитер, не хуже моих дизайнерских, — аккуратно интонируя, сообщил Юл.

Я отлипла от него на секундочку, чтобы еще раз оценить творение. Если предыдущие — оказывается, дизайнерские — пестрые свитера Юла были немного странными, но гармоничными, то надетый на него сейчас напоминал страшный сон художника-абстракциониста, у которого в руках взорвалась палитра, а потом сверху наблевал котик.

Мама, значит.

— Хороший свитер, яркий, — похвалила я.

Мама успокоилась и пошла возиться дальше.

— Татьяна Федоровна, такси через пятнадцать минут, — чуть повысил голос Юл, снова прижимая меня к себе.

— Куда такси? — заинтересовалась я.

— Твоя мама уезжает в Сочи, в санаторий к моей знакомой. Отдохнет там, подлечит нервы после такого стресса, у моря погуляет.

— Какого стресса? — изумилась я.

— Как была эгоисткой, так и осталась, даже с возрастом не становишься заботливее! Родила бы ребенка, может, поняла бы хоть что-нибудь! — тут же выступила мама.

— Смерть бывшего мужа очень тяжело отразилась на твоей маме, она плохо себя чувствует и даже медикаментозная поддержка не помогает, — тем же аккуратным тоном уточнил Юлиан.

Я уже хотела что-нибудь сказать, но Юл прижал меня к себе еще сильнее, а его ладонь сползла по спине на ягодицу и стиснула ее. На таких условиях я с радостью замолчала.

Удивительно, но мама реально смогла за оставшиеся пятнадцать минут собрать два чемодана чрезвычайно нужных ей в поездке вещей, и мы спустились вниз, чтобы посадить ее в такси и помахать на прощание.

Когда машина скрылась, Юл вдохнул запах моих волос, провел пальцами по прядям и сказал:

— Поехали домой?

— Но я же дома… — растерянно сказала я.

— Со мной домой, — пояснил он.

— Но тут… кошка! Если мамы не будет, ее же надо кормить.

— Филомену я перевез еще утром. Будешь кормить ее у меня и ночевать там же.

— Ты, как всегда, все решил, — счастливо проворчала я.

— Кстати, когда это ты все решил? — спросила я уже по пути, нагло забрав себе ладонь Юлиана, которому приходилось справляться с «Хаммером» одной левой.

— Они мне с двух сторон в уши ныли. Твоя мама, что у нее авитаминоз и хронический стресс от долгой зимы. И Диана — что ей грустно, что ей скучно, что у нее в Лазаревском ни одной подруги, все ограниченные провинциалки. Решил замкнуть их друг на друга.