Очкарик умолк и закрыл лицо руками. Плечи его снова мелко затряслись.

– А где теперь эта бутылка? – спросила Ольга.

Не переставая всхлипывать, Очкарик расстегнул свой портфель и несмело, только до половины, вынул оттуда знакомую бутылку с золотой этикеткой.

– Вот. Федул бросил, когда убегал...

– Разрешите-ка... – княжна протянула руку к бутылке, но Очкарик испуганно отпрянул.

– А вы меня... не заставите снова... а?

– Дай сюда! – оборвала его Ольга, и Очкарик немедленно отдал ей бутылку.

Княжна повертела ее в руках, заглянула в горлышко и с одобрением кивнула.

– Здесь он!

– Кто? Ифрит? – удивился Гонзо.

– Почему ифрит? Настоящий... – тихо ответила княжна. – Вот ведь какая штука! Даже не знаю, что делать...

– Как это не знаешь? – Гонзо склонился к Ольге и зашептал ей в ухо. – Ты что, не можешь его вытащить?

– Вытащить этого не трудно, – прошептала княжна, еще раз заглянув в бутылку, – трудно того посадить...

– Почему? – спросил Христофор.

Ольга как-то странно, беспомощно захлопала своими длинными ресницами.

– Жалко...

– Да ты что?! – просипел ей в ухо Христофор. – Соображаешь, что говоришь? Это же ифрит!

– Я понимаю, – горько покивала княжна. – И все равно – жалко.

– Да как можно такого жалеть?! – горячился Христофор, не особенно даже понижая голос. – Слизняк! Манная каша! Таких надо в стаде держать, чтобы удобней было доить.

– Ошибаешься, – прошептала в ответ княжна. – Это тоже характер. И не такой уж слабый. Даже ифрит ничего не смог с ним сделать – он как был Очкариком, так Очкариком и остался. У него в крови отвращение к убийству и насилию, а ифриту такие чувства вообще недоступны. И потом... он такой несчастный! Не могу я просто так его в бутылку загнать!

– Вот женщины! – пробормотал Гонзо. – Найдут же кого пожалеть! Я, может быть, тоже несчастный! Почему меня никто не жалеет?

– С тобой после, – жестко сказала княжна. – А сейчас... у меня, кажется, появился план...

Она повернулась к Очкарику и протянула ему бутылку.

– Я думаю, нам незачем играть в кошки-мышки, – сказала она. – Лучше будет, если вы узнаете всю правду.

– Правду? – со страхом переспросил Очкарик. – О чем правду?

– О самом себе, – сказала Ольга. – Дело в том, что вы не человек...

Гонзо схватился за голову.

– Оля, что ты делаешь?! – тихо произнес он. – У тебя переутомление!

Очкарик нахмурился.

– В каком смысле – не человек?

– В прямом. Вы – существо из другого мира. Конкретно – из пространства ТИОН-500.

– Да какое еще существо? Вы о чем?

– В вашем мире такие существа известны как джинны или ифриты. Читали «Тысячу и одну ночь»? Там они довольно подробно описаны.

– Постойте! – Очкарик нервно усмехнулся. – Вы что, хотите сказать, что я джинн, что ли? Из лампы? Что за бред?!

– И я говорю – бред, – вставил Гонзо.

– Я бы сказала точнее: вы – ифрит. Из бутылки. Вот из этой самой.

Очкарик недоверчиво покачал головой.

– Знаете, эту бутылку я в первый раз увидел совсем недавно. А себя, извините, помню с раннего детства...

– Не себя. У вас чужая память.

– Как это – чужая?

– Вы скопировали память того человека, которого вместо себя посадили в бутылку.

– Просто сумасшествие какое-то! Кого это я посадил в бутылку?

– Настоящего Очкарика.

– Что-то не припоминаю!

– Разумеется, вы не припоминаете, ведь сначала вы его посадили, а затем, по обычаю всех ифритов, сами стали Очкариком. У вас его тело, его сознание и память. Различия существуют только на молекулярном уровне. Да еще разве что вот это...

Ольга быстро наклонилась к ботинкам Очкарика и дернула за шнурок. Со звонким щелчком шнурок отломился – он, как и весь ботинок все еще оставался каменным.

– Вы не припомните за собой в детстве способности превращаться в памятник? – спросила Ольга, протягивая Очкарику обломок шнурка.

Тот покосился на шнурок, но в руки не взял.

– А мастерить мышеловки из каменных плит ? – продолжала Ольга. – Не приходилось в детстве? Ведь нет? Эта способность появилась у вас недавно. Именно после знакомства с Федулом. В тот день, когда вы встретились в ресторане, Колупай подарил ему бутылку «Наполеона». У Колупая было две таких бутылки, полученных с Дороги Миров. Знаете, кому он подарил вторую?

– Кому? – живо спросил Очкарик.

– Амиру, – ответила Ольга.

– Вот черт! – пробормотал Очкарик. – Но откуда вы знаете?

Ольга подозвала графа и вынула у него из сумки вторую бутылку.

– Вот она. Амир открывал ее сам, поэтому ифрит превратился именно в него.

– И где же теперь настоящий Амир?

– Вот это мне не известно, – призналась Ольга. – Наверное, для него нашелся более удобный сосуд. По правде говоря, у меня нет желания его разыскивать и освобождать – город проживет как-нибудь и без Амира. Главное, что мне удалось поймать ифрита и посадить его обратно в бутылку.

– А зачем он вам?

– Это не важно. Он мой. Он был у меня украден. Также, как и второй...

Ольга в упор посмотрела на Очкарика. Тот понимающе кивнул.

– Значит, теперь пришла моя очередь? Я, значит, ифрит, а здесь, в бутылке – настоящий Очкарик. Так?

– Да, – просто сказала Ольга. – Вон он сидит. В сжатом, искривленном пространстве и во времени, замедленном в тысячи раз... Сидит с того самого момента, как соскоблил печать и выпустил из бутылки ифрита.

– Постойте! – Очкарик поднялся на ноги. – Так он ничего и не знает? О том, что было потом...

– Конечно, не знает. Он заморожен во времени.

Лицо Очкарика вдруг просветлело.

– Так он ничего и не делал... – прошептал неудачливый ифрит. – Значит он... нет, не он, а я! Настоящий Я – никого не убивал! Он, то есть я – невиновен! А джинн из бутылки... какая разница, что натворил какой-то там джинн? Он в него и не поверит. Я ведь и сам не верю. Джинн сделал свое дело, джинн может уходить. Черт, над этим стоит поразмыслить...

Он задумчиво прошелся туда-сюда по ступеням.

– А вы можете его выпустить?

– Могу. Вы этого хотите?

Очкарик снова уперся спиной в постамент.