с подстраховкой. Сами и исключительно добровольно, потому что конец их семьи, да и всей страны, был страшен. И в вашем мире этот вопрос стоит даже более остро, чем во времена русско-японской войны…

– А вы – господин Серегин, насколько я понимаю? – хмыкнул генерал Горбатовский.

– Да это я, самовластный Великий князь Артанский Серегин Сергей Сергеевич, к вашим услугам, – сказал незнакомец под отдаленные раскаты небесного грома.

– Очень приятно, господин Серегин, – кивнул Горбатовский, внимательно оглядывая визитера. – Знаете ли, всегда мечтал увидеть во плоти настоящего архангела. А вы, по моему мнению, не очень-то на него и похожи…

– Не похож, значит, Владимир Николаевич? – малость недобро усмехнулся Серегин и буквально на ладонь подвыдернул из ножен свой священный меч Бога Войны.

Полутемная комнатка мгновенно озарилась неземным светом, как от вспышки магния, так что генерал Горбатовский непроизвольно зажмурился. А когда он открыл глаза, то увидел, что меч снова плотно вставлен в ножны, над головой его страшного гостя светится нимб, глаза горят как два прожектора, от которых не скроется ничего тайного, а за спиной распахнулись призрачные ангельские крылья и великокняжеское корзно.

– Ну что, господин генерал? – каким-то особенно глубоким голосом произнес Серегин. – Этой демонстрации достаточно или мне позволить сущности архангела полностью выйти из себя?

– Свят-свят-свят! – выдохнул Горбатовский, мелко перекрестившись. – Конечно же, да, то есть нет! Вы, господин Серегин, были достаточно убедительны, и не надо никаких дополнительных доказательств… И простите вы меня, ради Бога, за то что, я вас прервал. В последнее время развелось большое количество ловких мошенников, которые, надувая щеки, готовы объявить себя кем угодно, хоть новым воплощением Христа.

– Нового воплощения Христа не будет, – успокаиваясь, заявил Серегин, – все вечные истины, которые положено знать человечеству, уже изречены. Теперь в мир могут приходить свыше только такие, как я, специальные исполнительные агенты, которые будут рукоятью меча вбивать священные слова в упрямые головы, потому что люди одни заповеди соблюдают, а другие не хотят. Тут у вас еще ничего, цветочки, а вот сто лет тому вперед, когда созреют ядовитые ягодки, работы будет не в пример больше – как и людских жертв при наставлении человечества на путь истинный. Впрочем, глобальные вопросы, в том числе и судьбу правящей династии, давайте оставим на потом, тем более что обсуждать этот вопрос я буду только с самим вашим государем-императором и с его домашними, и ни с кем более. А сейчас перед нами задача практическая и в чем-то даже приземленная – нанести поражение восьмой германской армии и поставить кайзера Вилли в позу пьющего оленя. А то во Франции он слишком уж разлакомился…

– Сергей Сергеевич, – сказал генерал Кондратенко, – если у вас с Владимиром Николаевичем все сладилось, то я пойду, своих дел невпроворот…

– Идите, Роман Исидорович, дальше мы с Владимиром Николаевичем и вправду сами, – кивнул Артанский князь и добавил уже в сторону генерала Горбатовского: – К вашему сведению, генерал Кондратенко моими хлопотами по завершении русско-японской войны был назначен командующим русского сводного гвардейско-гренадерского экспедиционного корпуса, обороняющего Константинополь в тысяча шестьсот шестом году христианской эры. Было у меня там маленькое крымское владение, отжатое у татар во время операции по стабилизации Смутного времени на Руси. Задание Всемогущего Творца я выполнил, и все было хорошо, но пошел на меня войной султан-мальчишка Ахмед Первый, обиженный проявленным неуважением, ибо вместе с татарским ополчением я погромил и турецкие гарнизоны, в Ор-Капу, Кафе и Судаке. Но у меня такое правило, что если кто-то напал на Россию или оскалил зубы на меня лично, то зубы эти должны быть вбиты ударом приклада в раззявленную пасть по самые гланды. В результате бывший султан Ахмет сидит у меня сейчас в зиндане, над Константинополем тысяча шестьсот шестого года развевается алый стяг византийской империи с золотым двуглавым орлом, а в его окрестностях собирается воющая банда из насильников, грабителей и убийц, числом до полумиллиона рыл. И вот теперь Роману Исидоровичу предстоит эту Орду истребить и закопать, чтобы, когда в свою столицу прибудет свежепроизведенная в должность императрица Дагмара Первая, под стенами Города не воняло тухлой падалью.

– Так вот каков ваш размер отступных, господин Серегин! – невесело засмеялся генерал Горбатовский, глядя вслед Кондратенко, вышедшему через приоткрывшийся на мгновение портал. – Кому-то византийское царство в подарок, а кому-то продвижение по службе и исполнение всех детских мечтаний! Кто из нас не жаждал поучаствовать в освобождении Константинополя от зловредных магометан, чтобы потом поднять на купол Святой Софии золотой православный крест…

– Вы зря смеетесь, Владимир Николаевич, – сказал Артанский князь, – вдовствующая императрица Мария Федоровна – человек большого государственного ума и единственный настоящий мужчина в нынешней семье Романовых, когда ее младший сын уже безнадежно сломан, а старшему страшно доверить в управление даже княжество Лихтенштейн. Ведь там тоже живут люди, которые ждут от своего монаха мудрых указаний, ведущих к счастью и процветанию, а не к ужасу и разорению.

– Так все же, – произнес Горбатовский, – расскажите, какие ужас и разорение должен принести нам государь-император Николай Александрович? Даю вам честное офицерское слово, что никому и ничего не расскажу.

Артанский князь устало усмехнулся и произнес:

– Если вы даже кому-то расскажете, то вам все равно никто не поверит. Но я принимаю вашу клятву! Слушайте. Война, при начале которой мы присутствуем, должна была быть затяжной и весьма неудачной для российского воинства, которое терпело бы нужду во всем, даже в снарядах и винтовках. Бесконечные отступления с целью выравнивания фронта, бессмысленные попытки наступлений с многотысячными потерями, три корпуса русской армии, включая Гвардию, в шестнадцатом году без всякого смысла утопленные в болотах на реке Стоход…

– Простите, Сергей Сергеевич, как так «утопленные»? – ошарашенно спросил Горбатовский.

– Есть в Галиции такая речка – Стоход, – сказал Серегин, – из самого названия понятно, что течет она по местности с чрезвычайно малым уклоном, среди заболоченных берегов, да к тому же разбившись на множество потоков, которые устанешь считать. Потому и Стоход – то есть сто ходов, сиречь русел. И вот летом шестнадцатого года в эту речку упирается русское наступление, до того блестяще развивавшееся. Австрийская оборона очаговая, расположена только по сухим местам, то есть деревням, но там большего и не надо, ибо местность вокруг в боевой обстановке непроходима. Солдаты могут двигаться только со скорость одна-две версты в час, потому что при каждом шаге на сапоги налипает по полпуда грязи. Любой нормальный генерал, уткнувшись в такую позицию, дополненную организованной обороной и большим количеством вражеской артиллерии, прекратит наступление и начнет искать пути обхода. Но какой-то офицер из Главштаба, перед войной проводивший рекогносцировку местности, поставил на карте значок, что эта местность проходима. То ли лето тогда было чрезвычайно засушливым, то ли тот офицер на этом Стоходе даже не был,