В гостиной на маленьких тарелочках разложено печенье. Цветные салфетки стоят в подставке. Сиима спрашивает Лейлу, что она хочет, чай или кофе, и исчезает на кухне. В доме очень тихо. Скоро она слышит негромкое бульканье кипящей воды, а потом свисток. Сердце Лейлы глухо бухает в груди. Она туго наматывает orni на палец. Секрет Амара и Амиры наконец перестанет быть секретом. Если говорить только о том, что лежит на поверхности, Амиру следует наказать в первую очередь. Это ее невинность будет скомпрометирована. Но Лейла знала, что, как только шок от ее бесстыдного поступка утихнет, останется причина, по которой родители Амиры не побегут заключать законный брак между их детьми, и она будет состоять в том, что Амар не из тех мужчин, кто достоин жениться на девушке из семейства Али. Едва им надоест расспрашивать, как Амира могла так поступить, возникнет вопрос более зловещий, который больно уколет Лейлу: что она вообще нашла в сыне Рафика и Лейлы?

Сиима и брат Али посмеялись бы над предложением, будь оно послано. И поспешили бы немедленно пресечь все поползновения, так что ни единого слова не дошло бы до дочери. У них богатство и красота, благородное происхождение и уважение всей общины. Как часто кто‐то из мечети, включая брата Али, доносил Рафику, что видел Амара, курившего на парковке, или что он удрал, едва начался призыв на молитву, будто бы одного Амара он не призывал, а отвращал! Один член общины даже набрался наглости сказать ее мужу, что красные глаза – примета человека, который употребляет наркотики. Они считали, что делали Рафику одолжение. Рафик мрачно благодарил их, но по ночам не мог уснуть, и Лейле приходилось идти на разные ухищрения, чтобы заставить мужа поговорить об этом.

«Что я могу сделать, Лейла?» – беспомощно спрашивал Рафик. Лейла была не в силах его утешить. Ее дух был сломлен, поскольку отрицать слухи было бесполезно. Она тоже расстраивалась, когда сын возвращался домой, покачиваясь и распространяя запах застарелого сигаретного дыма и дешевого одеколона. Если до Лейлы и Рафика доходило все это, то можно только гадать, о чем шепчутся люди.

Но разве имело значение, что говорили правоверные, когда разбирали по косточкам поведение ее сына? Каким должен быть верующий, если не считать ритуалы и практики, которые он должен соблюдать? Амар был добр. Если одна из сестер приходила домой с тяжелыми учебниками, он тут же бросался помочь, прежде чем его попросят. Он был щедр. Своих денег у него было очень мало, но все же он приносил домой кофейные напитки, которые любили Хадия или Худа, или пакет с вишнями для Лейлы в сезон, или свечу с цветочным ароматом. Лейла сама иногда сплетничала, как и все. Но никогда не слышала, чтобы ее сын о ком‐то говорил плохо. Однажды, когда она высказалась о ком‐то из общины, он отозвался: «Ты не знаешь этого, мама. Не говори, если не знаешь чего‐то точно».

Ее сердце наполнилось радостью. Как хорош ее сын, и в некоторых отношениях ей до него далеко. Он может многому ее научить. Последнее время Лейла стала думать о том, что нет истинного способа определить, хорош человек или плох, – их религия давала шаблоны и указания, но они не работали. В душе Амар был именно таким, каким должен быть правоверный.

Сиима ставит на стол чайник, и Лейла замечает, что для себя она принесла кофе.

– Твои мальчики дома? – спрашивает Лейла, окуная печенье в чай; печенье крошится, и крошки плавают на поверхности.

– Нет. Ушли куда‐то на день. Сама знаешь, каковы нынче дети: вечно норовят удрать. Их как магнитом тянет в любое место, кроме собственного дома.

Лейла снимает хиджаб. Сиима садится напротив, на бархатный диван, подбирает под себя ноги и вертит в руках кружку с кофе. На ее голове – ни единого седого волоска, и Лейла знает, что она часто их красит. Сиима – одна из немногих женщин поколения Лейлы, кто предпочел не покрывать голову. Лейла распутывает собственные непокорные пряди.

– А Амира? Дома?

– В библиотеке. Ее тоже поразил вирус желания быть где угодно, только не дома. Подумать только, какие они изобретают причины: мама, мне нужно взять в библиотеке книгу; мама, нужно пойти подстричься; мама, парикмахерская была закрыта и поэтому я пошла в кондитерскую.

Лейла откидывается на спинку стула. Она может говорить без опасений, что их подслушают. Увидев содержимое ящика Амара, она поняла, что встретится с Сиимой. Ее слова растворятся в воздухе, как только будут произнесены, и не оставят следа.

– Уверена? – спрашивает Лейла, обводя пальцем край чашки.

Она знает, чего хочет: положить конец тому, что зреет между теми двумя. Последнее, что нужно Амару, – соблазняющая его девушка, которая отвлекает от занятий только для того, чтобы разбить ему сердце, когда на горизонте появится выгодное предложение.

– Что ты хочешь сказать, Лейла? Обвиняешь меня в том, что я не знаю, где моя дочь?

Тон Сиимы стал резким, но она по‐прежнему улыбается, хоть и вымученно. Обе замечают перемену. Атмосфера в комнате неожиданно стала враждебной.

– Я только хотела сказать, что тебе следует лучше за ней следить.

Сиима ставит на стол кружку, из которой все еще поднимается пар, и решительно встает.

– Я нашла письма и фотографии Амиры, которые она посылала моему сыну, – начинает Лейла, стараясь говорить ровно. – Это продолжается месяцами, а возможно, и годами.

По снимкам ясно, что делал их Амар, но об этом Лейла предпочитает умолчать. Мысль о девушке, посылающей свои фотографии молодому человеку, бесспорно, неприлична.

– Тебе стоило бы прочитать письма. В жизни не думала, что девушка может быть так бесстыдна.

Рот Сиимы открыт, она кажется совершенно шокированной, а может, взвешивает, говорит ли Лейла правду, или осознает то, о чем не подозревала.

Besharam. Бесстыдная. Слово как пощечина. Скромность – наивысшее сокровище, которым может обладать женщина, это главное качество. Без него женщина ничто. Они вбивали важность этой истины в своих дочерей с самого их детства, как вбивали родители в них самих. До брачной ночи хранили себя от взглядов и прикосновений мужчин и остерегали дочерей, призывая делать то же самое. Для матери нет ничего хуже, чем понять, что дочери выросли и перестали придавать значение тому, что она так отчаянно хотела им внушить.

Лейла вытаскивает фото из сумочки. Конечно, она рисковала, когда брала его, но это всего лишь одно из многих. Она хотела, чтобы Сиима увидела доказательство. На фото Амира улыбается, взгляд мечтательный, губы блестят, палец игриво прижат к уголку нижней губы. Руки открыты, блузка с глубоким вырезом, обнажающим ключицы и отчетливую линию груди. Девушка не знала, как вызывающе выглядит, когда подражала фотографиям моделей и актрис в журналах, но любому, кто видел этот снимок, все было ясно.

– Нам повезло узнать все это до того, как заметили другие. Никто не должен это видеть, – говорит Лейла и очень осторожно рвет снимок.

Сииме придется положиться на ее слова и наказать дочь, так чтобы Амира не смогла ничего отрицать, но и не сумела бы проследить путь фото до ящика Амара. Сиима оскорблена. Это ясно. Но более того, она унижена и сейчас недоверчиво качает головой, возможно, надеясь, что Лейле больше нечего сказать. Лейла знает, каково это, когда всю жизнь считал, что понимаешь собственного ребенка, и вдруг в один момент все разительно меняется. Когда чужой человек приходит в твой дом и рассказывает о поступках дочери – это тяжкий удар.