– Ты бы в фонд что-нибудь отписал от этих деятелей, – сподобился он на хмурое напутствие. – Жируют безнаказанно, а вся икра мимо носа…

– Не умею я вымогать деньги, – горько ответил я. – Вы бы сами… Подошли бы к вице-мэру… Так, мол, и так… Фонд…

– Так если он их заставит в фонд отстегнуть, они же из его дивидендов отстежку и вычтут технично! – запыхтел Сливкин. – Взаимозачетом.

– Этого я не слышал, – обронил я. – Вообще современная экономика – тема для меня загадочная и чужая. Тут мне учиться и учиться. Другое дело бандиты. Пошел их ловить. Разрешите?

– Не переусердствуй, – ледяным тоном откликнулся Сливкин, складывая руки на груди и пронзительно глядя мне в след.

Суд над Тарасовым изрядно потрепал нам нервы. Во-первых, Решетов через свои связи давил на судью, в чьей голове качались две чаши весов: на одной высилась внушительная взятка, на другой теснилась и подпрыгивала ватага влиятельных лиц, перечить которым стоило большого мужества. Нам оставалось либо увеличить массу взятки, либо усилить противовес административного ресурса, что и было великими трудами и уговорами исполнено.

В часовой паузе, предшествовавшей вынесению приговора, Акимов выполнил настоятельную просьбу товарища, сумев провести в его камеру проститутку, скрасившую узнику минуты томительного ожидания развязки в ее тягостной неизвестности. Мы действительно ожидали любых казусов до последнего мгновения произнесения приговора, но в итоге со скрипом перевесила наша чаша: Тарасова осудили, но истекшее время его заточения покрыло срок, озвученный ему за прегрешения перед законом.

Однако открытие замка клетки конвойным милиционером и выдворение на свободу осужденного вовсе не означало конца его злоключениям.

Как мы, собственно, и предполагали, у выхода из суда Тарасова караулили трое бодрых молодцев, сунувших ему под нос ксивы центрального аппарата МВД и попросившие следовать за ними в порядке задержания по неизвестному поводу, должному проясниться в процессе общения с компетентными лицами в казенных стенах.

Этому просчитанному нами ходу Решетова было противопоставлено появление на авансцене гэбэшного спецназа в масках и с внушительным вооружением, заявившего, что у спецслужб также имеется ряд вопросов к гражданину Тарасову, и ведомственное противостояние в данном случае неуместно ввиду силового превосходства одной из сторон.

Пока покрасневшие от унижения мусора связывались с начальством, вожделенный объект под охраной стволов и штыков отбыл на Лубянку, надежно укрывшись за неприступной глухотой ворот секретного ведомства, откуда через час, видимо, исчерпав к себе интерес со стороны бывших сослуживцев, испарился в направлении неизвестного местопребывания.

И вовремя, надо заметить, испарился!

На следующий день, попивая кофе после обеда у себя в кабинете, я включил телевизор и – оторопел, услышав свежую новость о назначении Решетова, осевшего, казалось, до скончания века возле политической параши, заместителем министра внутренних дел и начальником всех наших потрохов. Казалось, кресло подо мной заскрипело, проверяя себя на прочность. И тут же затрезвонили заполошно, словно сговорившись, все телефоны.

В нашу планету МВД (малограмотных внуков Дзержинского) врезался, утвердившись в ней горой до небес, опаснейший астероид, несущий скорую погибель сотням и сотням недальновидным конъюнктурщикам, некогда пренебрегшим таившейся в нем мощью. И неверно рассчитавшим траекторию его движения среди иных небесных тел. Первым погорел мой заступник и бывший шеф – сиятельный Владимир Иосифович. Именно на его место заступил опальный генерал, неизвестно каким чудом выбравшись из-за кулис безвестности и прислужения второстепенным шавкам от политики.

Впрочем, секрет чуда в последующий час мне прояснил Сливкин, пригласив к себе на беседу о жизни и вообще. Рабочие вопросы главу Управления не занимали абсолютно, мой доклад об очередной разгромленной группировке прошел мимо его ушей, но вот мое мнение о перспективах нашего Управления и своих лично интересовало его весьма живо. Собственно, сейчас он и занимался сбором мнений, пытаясь выстроить на них зыбкую линию обороны.

Был он удрученно отеклолиц и бледен, тревожен и мнителен, вяло и робко прикидывая, как мне понималось, силы своих покровителей, с каждой минутой сознавая их ненадежность и ломкость. Вспухлые его ладони, покоящиеся на столешнице командного стола, судорожно подрагивали.

Внезапный же взлет Решетова объяснялся логично и незамысловато.

Решетов всегда ставил на большие реальные деньги, а значит, на олигархов. Олигархам, с одной стороны, было все равно, кому платить в силовых структурах, лишь бы те следовали в фарватере их махинаций. Однако нынешнее руководство отличала бесхребетность, двуличие, ориентация на постоянно меняющиеся веяния, оно разменивалось на подачки угодливых лавочников и региональных подносителей даров, хапая, где только можно, в осознании шаткости своих кресел. А денежные мешки нуждались в человеке твердом, мыслящим широко и входящим в команду в качестве надежного игрока. Трусливые дипломаты от милиции им надоели. А потому, завоевав себе устойчивые позиции вокруг высшей власти в лице сильно пьющего и недальновидного президента, капитал превратил его, при всей присущей тому неуправляемости и дуроломству, в свою марионетку, подвизав в качестве деловых партнеров членов его семейства.

Семью президент ставил превыше всего, на чем и игрались все игры.

Когда система сложилась окончательно, возрождение Решетова для нее стало сущим пустяком. Следовало лишь умело вложить в высочайшие уши соответствующее предложение в надлежащий момент в подходящей ситуации. Что успешно обстряпал вертлявый Сосновский, сыграв на неприязни царька к хозяину города, задумавшегося о своем перемещении на престол и усердно пытавшегося влиять на расстановку сил в карательных структурах. Под этот царственный пинок старческой пяткой в бронированную задницу мэра ненароком, по пути, попадал и Сливкин. А Сосновский таким маневром переигрывал всех партнеров-магнатов в своем влиянии на милицейскую орду, выдвигая в ее главари кандидатуру, устраивающую весь олигархический бомонд, но тяготеющую в первую очередь к его персоне.

Кроме того, Решетов был попросту необходим для обступившей трон компании дельцов. Он являл собою проверенный и надежный инструмент. Он давно был частью их сообщества, пропитанный его философией, целями, соотнесенный с ним уже органически. И он снова вошел в команду, чей приоритет безоглядного рвачества стал второстепенен. Главным приоритетом отныне стала претензия на дальнейшую безоговорочную власть в стране.

Мне, знавшему подноготную претендентов, было не по себе. Эти гиены были готовы разворовать страну и по частям, и по запчастям. Выходцы из племени мелких деляг и спекулянтов, сумевшие обрести несметные богатства, по сути они оставались животными, стремящимися исключительно к роскоши и к дорогим игрушкам. Абсолютно циничные, не имеющие чувства Родины, изгои. Понятие Бога не существовало в их сознании даже в качестве абстрактной темы. Что, собственно, вселяло надежды… Ибо ни одна власть, не одухотворенная Духом, прочной основой не обладает. И сегодняшнюю сплоченность нуворишей наверняка раздробят раздоры в дележах и жадность. Другое дело, управляться они будут иными, заморскими силами, корректирующими их конфликты. И служить этим силам станут беззаветно во имя своих заграничных счетов и запасных аэродромов. А вот силы эти одухотворены духом нечистым, выставившим своим адептам божка с названием Мамона.