Бугай посмотрел с неодобрением на Шерлока.

– Мог бы хоть одного оставить недобитым. Как ты делал в Йемене, чтобы сперва допросить…

– Не успевал, – ответил Шерлок виновато. – Они стреляли в Марианну. Мог не успеть, а она хоть и красивая, но такая смешная, мы к ней все же привыкли.

Он рыкнул:

– Но-но, за дуру могут привлечь толерантники!.. Теперь ловят каждое слово и несут в суды. Когда же их разрешат отстреливать, мы и в выходные готовы… А этот… потерявший память, так и сидел в автомобиле?

– Да, – ответила она и посмотрела честными глазами. – Даже не высовывался!

– Да, – подтвердил Шерлок.

Бугай кивнул.

– Прекрасно. Главное, держите его подальше от перестрелок и наших дел, пока не вспомнит все. Или не получит доступ заново.

Он прошел к тому месту, где стоял я в начале стрельбы, потер подошвой, словно вступил в собачье дерьмо и теперь старательно очищает, вздохнул и подошел к трупам.

Их фотографируют, особенно тщательно пистолеты с цепко сжатыми пальцами на рукоятях, потом начали переворачивать, осматривать карманы.

Шерлок бросил Марианне:

– Видела?

Она прошептала:

– Да… Морда толстая, все замечает. Что говорить будем?

– А он ничего не спросит, – ответил Шерлок так же тихо. – Ему известно только то, что мы ему сказали. Но за нашим пациентом будет присматривать особо. И строже.

– Не называй его пациентом, – буркнула она.

Он сдвинул плечами.

– Все мы пациенты у Господа Бога.

Я пытался понять, почему начальник полиции там старательно шаркал подошвами, если они чистые, он же только что из автомобиля, наконец сообразил, что Бугай зачем-то затирал отпечаток моей обуви на влажной земле, а это совсем непонятно, снова ничего не понимаю, хотя только что я был уверен, что хоть что-то ухватил в запутанной жизни этого вида органической субстанции.

Шерлок распахнул дверцу, лицо встревоженное и одновременное веселое:

– Ну, Крабоид, только не проговорись!..

Марианна сказала резко:

– Просто убери его куда-нибудь. А то ляпнет…

– Сама убирай, – огрызнулся Шерлок. – Я же теперь герой, вон сколько уложил!.. Нужно придумать, что отвечать. А расспросы будут. И даже разбирательство.

– Не попадись, – предупредила она.

– А я ничего не помню, – ответил он лихо. – Они выхватили оружие, а во мне сработал инстинкт копа!.. Ничего больше не видел, не чувствовал. А когда все кончилось, они лежат, а меня трясет…

– Меня до сих пор трясет, – призналась она. – Крабоид, сиди-сиди! Мы покинем это неприятное место.

– Неприятное? – переспросил я. – Но вы же сделали доброе дело?

Она опустилась на левое сидение, лицо погрустнело.

– Да, но… понимаешь, убивать всегда плохо. Если бы их в детстве учили правильно, могли бы стать хорошими инженерами, строителями, или хотя бы асфальт укладывали на дорогах, а то вон какие проплешины…

Шерлок добавил важно:

– К тому же деньги за всех пятерых уплочены!.. Кормили с пеленок, в школе учили, одевали, на мороженое давали, а теперь раз и все!.. Инвестиции на ветер.

Автомобиль сдвинулся с места и, подпрыгивая на кочках, покатил прочь от места перестрелки. Руки Марианна привычно держит на баранке руля, взгляд на дороге впереди, Шерлок тоже молчит.

Люди с таким сосредоточенным видом обычно над чем-то упорно думают, пусть. Мне тоже есть что перебрать, и хотя во мне этот процесс происходит намного быстрее, но скорость не везде решает. Как не понимал эту жизнь, так и сейчас не понимаю, а мимикрия всего лишь мимикрия.

По дороге обогнали ряд больших автомобилей с цистернами, идут широкой цепью, поливая землю плотными струями воды. Для людей важно, чтобы мелкой пыли было меньше, даже она мешает им жить, несчастные существа.

Марианна и Шерлок молчат, лица у обоих такие, что я не решился ничего спрашивать, да и на меня поглядывают как-то по-другому, совсем не так, как смотрели раньше.

Вспомнилось, как я возник на этой планете, как меня израненного уродца, размером с мышку, отыскала на краю леса пятилетняя девочка и начала выхаживать непонятное существо.

Она разговаривала со мной, хотя я ничего не понимал из этих странных звуков, пела мне песни, жалобная и очень одинокая как раз в такое время, когда ребенок особенно нуждается в любви и заботе, но это я понял намного позже.

Отчим время от времени орал во дворе, выкрикивал то ругательства, то как бы песни, спорил с кем-то, кого я не видел, я ничего не понимал, все слишком сложно, однако старательно впитывал все слова, жесты, мимику, движения.

Малышка, к сожалению, знает очень мало, это еще неразвитая особь, они развиваются очень-очень долго, это тоже надо запомнить, совсем не такие, как мы…

Однажды, когда я научился увеличивать свои размеры, она прошептала:

– Ты кто… демон? Или тролль?

– Демон, – ответил я, – или тролль.

Она покачала головой, не отрывая от меня изумленного взгляда.

– Тебя, наверное, тролли подкинули?.. А сами украли ребенка?.. Мне мама давно как-то читала сказку про обменников… Значит, ты еще ничего не знаешь и не умеешь? Я тебя буду учить!

Перво-наперво она объяснила, что нельзя показываться существам в большом сарае, а так как я хорошо чувствовал, спят те в доме или собираются выйти, потому выскальзывал совершенно безопасно и поглощал большие камни у края дороги, просто наступая на них.

Девочка таращила глаза, я становился крупнее, и когда начал смотреть на нее сверху вниз, она проговорила, чуть не плача:

– Мне так жалко… но тебе нужно уходить… Я не могу прятать такого большого…

– Хорошо, – ответил я. – Я пойду….

– Прячься от людей, – сказала она. – Тебе пока нельзя…

– Хорошо, – повторил я, это слово она сама повторяла часто, хотя я видел, что на самом деле чаще бывает нехорошо, а когда она приходила с ссадиной на лице или кровоподтеком, я понимал, что это нехорошо.

Сейчас я с комфортом сижу на заднем сиденье автомобиля, слегка покачиваюсь, когда под колесами внизу проскакивают неровности дороги, вот так же покачивало, когда мир колыхнулся, а меня подняли, как я потом понял, прижали к груди и унесли.

Я слышал какие-то звуки, но не понимал их, много дней спустя понял, что меня подобрала маленькая девочка и приговаривая «какой бедненький и раненый», взяла на руки и унесла в сарай.

Много позже понял, что выхаживала, как умела, все это втайне от родителей, которым она просто помеха в доме, и чем меньше мозолила глаза вечно пьяному отчиму и сварливой матери, тем было лучше для нее и для них.