Нэнси на секунду ушла в себя и тут же решительно возразила:

— В таком случае пусть и они выполняют свою природную функцию!

— То есть? Что вы имеете в виду? Постель?

— Пусть они перестанут бояться. Пусть посмотрят своему страху в лицо! Вы же сами мне это говорили, доктор!

Левадовски невесело усмехнулся.

— Человек всегда жил в страхе, миссис Дженкинс, — покачал он головой. — Все общество зиждется на страхе. И не вам это менять.

* * *

Всю правоту доктора Левадовски Нэнси поняла уже по дороге домой. Правда, после проведенной терапевтом заключительной суггестической процедуры ее жутко клонило в сон, однако главного, усвоенного ею на сегодняшнем сеансе, Нэнси держалась цепко.

«Все общество зиждется на страхе… — время от времени само собой всплывало в голове… — все общество…»

Пожалуй, так оно и было. Женщины из клуба, бессменным членом которого она состояла вот уже тринадцать лет, только и жили тем, что постоянно пугали друг дружку слухами, а то и откровенными домыслами. Аптеки зарабатывали на страхе болезней и смерти; оружейные магазины — на страхе ограблений и изнасилований; страховые компании — на страхе аварий, пожаров, наводнений и потери работоспособности; полицейское управление, в котором трудился Джимми, питалось ужасом горожан перед бесконтрольным ростом преступности; профсоюзы — страхом увольнения; Голливуд — очередными видеомонстрами — бог мой! — кто только на страхе не зарабатывал!

Нэнси с трудом разомкнула слипающиеся после целебного сеанса веки. Наверное, и впрямь лучше было с этим смириться. Даже сам господин президент нет-нет да и пугал конгресс этими безбожными, вооруженными до зубов ядерным оружием русскими.

А не будь страха? Что было бы тогда?

Нэнси тряхнула головой и поняла, что этот вопрос почти неразрешим. Чего ни коснись, в основе лежал человеческий страх — перед зимой и перед банковским кризисом, перед безработицей и хлынувшими в страну латиноамериканцами… Только страхом и двигалась почти вся экономика, и публика жадно глотала новые порции ужаса, газеты и масса телеканалов его тиражировали, эксперты и социологи авторитетно раскладывали, чего и почему следует бояться больше, а такие, как Висенте Маньяни, указывали с высоты своего положения, на чем следует и на чем не следует заострять внимание экспертам. Просто потому, что за каждым человеческим страхом стоят чьи-то деньги.

Нэнси заехала в свой двор, остановила машину у гаража и, словно зомби, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, прошла в дом. Глянула на замерших у телевизора Джимми и Рональда, машинально обняла подбежавшую Энни и вдруг остро осознала, что прежняя жизнь бесповоротно закончилась.

Она уже не умела бояться так, как они, — истово, с полной самоотдачей, а потому просто выпадала за пределы их жизни, а значит, и за пределы семьи. Да и за пределы жизни вообще. Цепляться было не за что — настолько, что, казалось, прими господь решение забрать Нэнси прямо сейчас, ей нечего было бы возразить.

* * *

Салли видел, как она проехала мимо его заправки — сначала в сторону Хьюстона — естественно, в сопровождении полицейской машины, а затем и обратно — тоже с эскортом. Но теперь он никуда не торопился. Салли знал, где эта шлюха живет, и мог подготовиться к исполнению предначертанного господом более чем основательно.

А потому после окончания смены он спокойно подмел площадки, перепроверил свое снаряжение, еще раз опробовал на куске сосновой доски новенькое, сверкающее никелем шило, поужинал, а когда стемнело, заправился хозяйским бензином и выехал в город. Поставил автофургон подальше от ее дома и пешком, неторопливо обошел окружающую сад изгородь. Было только одно место, где он мог проскользнуть в дом, не замеченный копами, и оно было здесь.

Салли огляделся по сторонам, но в такой кромешной тьме уже на расстоянии в полсотни футов что-либо разглядеть оказалось почти невозможно. И тогда он пригнул голову, скользнул через отверстие в ограде и в считанные секунды, обливаясь потом, был уже у приоткрытого окна веранды. Изнутри пахло молоком, старой кожей и давно обжитым домом, отчего по всему телу Салли пошла теплая, уютная волна.

Он осторожно потянул раму на себя, и та, даже не скрипнув, распахнулась настежь, как даже не скрипнул и пол, когда он перевалился через подоконник. И спустя три-четыре минуты, когда глаза привыкли к темноте, Салли, осторожно ступая по мягкому, пятнистому ковру, прошел в кухню, оттуда в холл и уже оттуда, старательно прижимая ручку, чтобы она не щелкнула, заглянул в первую дверь.

Это была детская спальня. Справа у стены мирно посапывала девчонка лет восьми-девяти, а слева, у окна — мальчишка-подросток.

По щеке Салли сбежала непрошеная слеза. У него никогда не было своей комнаты.

— Шлюха… — вполголоса пробормотал он, шмыгнул носом и вышел. Огляделся по сторонам и подумал, что родительская спальня должна быть на втором этаже. Не мешкая, прокрался к лестнице и медленно, осторожно ступая по гулким деревянным ступеням, одну за одной преодолел их все. Позволяя сердцу успокоиться, переждал пару минут и все так же осторожно повернул округлую ручку. Потянул дверь на себя и, преодолевая наплывающие на глаза разноцветные круги и легкое покалывание во всем теле, замер.

Супружеская кровать — огромная, как в кино, стояла прямо посреди комнаты. Салли судорожно сунул руку в карман и после секундного размышления вытащил бритву. Он вовсе не был уверен, что с ее мужем будет легко справиться. Сделал шажок вперед и счастливо разулыбался — муж, вероятно, был на службе, и она в кровати лежала одна.

Его мама тоже чаще всего спала одна — если не брала к себе его. Нет, иногда, конечно, мужчины приходили, но ни один так и не оказался для нее хоть сколько-нибудь подходящей парой. Кто-то через две-три недели начинал чувствовать себя хозяином в доме и мгновенно с треском вылетал; кто-то — напротив — оказывался слишком нерешителен и тоже исчезал — еще быстрее.

Прогоняя нахлынувшие воспоминания, Салли тряхнул головой и заставил себя сделать еще один… два… а теперь уже и три шага. Наклонился над пышной белеющей в темноте подушкой, занес бритву над головой, осторожно потянул одеяло в сторону и обомлел.

В кровати лежал мужик!

По спине у Салли промчался ледяной вихрь. Он растерянно оглянулся по сторонам, так, словно ожидал увидеть ее выглядывающей из бельевого шкафа, не без труда взял себя в руки и, тяжело дыша, задом, не отводя глаз от кровати, вышел из спальни.

«Туалет… — понял он. — Или ванная… надо проверить там!» Жадно огляделся, тут же обнаружил обе, едва подсвеченные ночником, двери и замер.

Некоторое время Салли так и стоял в растерянности. Если она успеет вскрикнуть, проснется и выскочит этот мужик, а если начать с мужика, она может услышать возню. Но в висках вовсю пульсировала кровь, изображение в глазах двоилось, и он понял, что господь уже снисходит на него, а значит, далее ждать нельзя, и потянул первую дверь на себя.