Рассказывают, что в тот момент, когда Уилбур говорил о благодарности за дружелюбие, которое он испытал, находясь в чужой стране, его «обычно жесткое лицо смягчилось, а голос слегка задрожал».

Члены клуба и гости устроили в ответ долгую овацию. Оркестр играл «Звездно-полосатое знамя», и какое-то время Уилбур терпеливо расписывался на как минимум двух сотнях меню. «Он понимает, какие мелкие рутинные обязанности должны выполнять наши герои», – одобрительно отметил в своем отчете корреспондент журнала «Аэрофил».

В последующие недели Уилбур еще несколько раз приезжал в Париж, где получал новые и новые награды и премии и присутствовал на торжественных обедах в свою честь. В свободное от празднеств время он широкими шагами мерил дорожки Булонского леса или исследовал многочисленные авеню, разглядывая витрины антикварных магазинов или спокойно изучая какой-нибудь памятник архитектуры.

«Каждый день у него около десятка приглашений, – писал корреспондент "Нью-Йорк уорлд", – некоторые из которых он принимает и надевает пальто и шляпу, чтобы встретиться с леди и джентльменами, потратившими час или два времени своих горничных и камердинеров на то, чтобы достойно встретить его.

Во время долгого разговора с Уилбуром, состоявшегося однажды вечером в квартире Бергов на Елисейских Полях, корреспондент понял, как нравится Уилбуру в Париже. «Он слишком ценит прекрасное, чтобы не наслаждаться этим городом».

В начале декабря, когда установилась зимняя погода, Уилбур отправил графа де Ламбера на юг Франции, чтобы посмотреть, нельзя ли использовать фешенебельный курортный городок По, расположенный у подножия Пиренеев и близко к границе с Испанией, как место продолжения демонстрационных полетов. Де Ламбер вырос в этом городке с населением около 34 000 человек, известном своим замком XIV века, охотой на лис и полем для гольфа на 18 лунок (первым на континенте). Кроме того, считалось, что зимой погодные условия в По одни из лучших в Европе.

Уилбур надеялся, что перспектива посещения такого популярного среди высшего общества Англии и Европы города поможет ему уговорить Орвилла и Кэтрин – особенно Кэтрин – приехать к нему и остаться надолго. Побыть несколько месяцев в таком месте будет полезно им обоим, написал он ей. «Я знаю, что ты любишь свою "Стил" [школу], но думаю, что ты полюбишь ее еще сильнее, если вас некоторое время будет разделять океан. Нам понадобится помощник, и мы можем платить достаточное жалованье, чтобы сделать это предложение привлекательным. Поэтому можешь не переживать о шести долларах в день, которые платит тебе совет школы».

Но Кэтрин уже все решила. «Мы с братом приедем, как только сможем», – написала она всего через несколько дней, еще до того, как письмо Уилбура пришло в Дейтон. Ей нужно было только решить, как быть с епископом: ему только что исполнилось 80 лет, и такое путешествие было бы для него слишком тяжелым.

В Париже, где перед Рождеством на улицах шла активная торговля новыми игрушками, самой популярной стала маленькая копия аэроплана Уилбура Райта, о которой много писали газеты, включая «Чикаго трибьюн»:

В Ле-Мане, несмотря на похолодание, Уилбур, одетый в черную кожаную куртку для езды на мотоцикле, тренировался взлетать без катапульты. Он решил принять участие в Кубке «Мишлен», новом соревновании, организованном французской фирмой – производителем шин, в котором использование таких пусковых приспособлений не допускалось.

Старты прошли 31 декабря, в последний день года, и он же стал последним большим днем Уилбура в Камп д´Авуре. Несмотря на дождь и холод, Уилбур устроил удивительное зрелище, пролетев дальше и дольше, чем кто-либо в мире, – за 2 часа 20 минут и 23,2 секунды он преодолел расстояние 124 километра. Кубок он выиграл.

Уилбур сожалел, что не отметил Рождество дома, о чем на следующий день написал отцу. «Но я не мог позволить себе проиграть в Кубке "Мишлен", потому что утрата престижа – это хуже, чем обычный проигрыш. Если бы я уехал, то другие парни справедливо присвоили бы себе все рекорды. А так они знают, что я готов побить любой установленный ими рекорд, и это расстраивает их планы».

Совершив посадку, он готовился лететь снова, не обращая внимания на холод и дождь, но в это время к нему подошел министр общественных работ Луи Барту. «Он сообщил мне, что правительство приняло решение наградить меня и Орвилла орденом Почетного легиона».

II.

Многие, даже опытные путешественники, представив себе пересечение Атлантики в середине зимы, подумают и примут решение остаться дома, в тепле и безопасности. Но Кэтрин Райт, которая никогда не была на море и ни разу не ступала на борт океанского лайнера, казалось, вовсе не испытывала дурных предчувствий или колебаний. 5 января 1909 года она и Орвилл поднялись в Нью-Йорке на борт немецкого лайнера «Кайзер Вильгельм Великий», отплывавшего во Францию. Орвилл, как мог, прихрамывая, шагал за ней по сходням. Кэтрин, которая так долго разрывалась исключительно между работой и семейными обязанностями, наконец, в 34 года, отважилась на предприятие, о котором могла только мечтать, едва ли представляя себе, что такой день когда-нибудь наступит.

Свой первый визит в магазин женской одежды в Дейтоне она совершила в начале декабря, чтобы выбрать костюм и головной убор для путешествия, и в конце концов пополнила свой гардероб еще двумя новыми вечерними платьями – розовым и черным. Когда друзья и репортеры задавали вопрос о цели путешествия, Кэтрин и Орвилл говорили, что это будет «нечто вроде воссоединения семьи». За епископом Райтом в их отсутствие должна была присматривать Кэрри Грумбах, которая вместе с мужем и ребенком переехала в дом 7 по Хоторн-стрит.

Больше всего забот от Кэтрин требовал Орвилл, который теперь ходил не на костылях, а с тростью, но не очень уверенно держался на ногах и довольно заметно прихрамывал. Он нуждался в ком-нибудь, кто будет постоянно рядом с ним и не даст ему упасть. Переход через Атлантику оказался на удивление спокойным, за исключением одного дня, когда было сильное волнение. Но даже в хорошие дни Орвиллу было трудно ходить по палубе.

Они путешествовали первым классом, наслаждаясь хорошим обслуживанием и «приятным обществом», как написала Кэтрин отцу. Это было именно то, чего она хотела.