Впервые после смерти Ханны. От давно забытого ощущения кружилась голова. Я бродил из комнаты в комнату, поставил диск Нейла Янга, которого так любила Ханна. И если бы рядом сейчас была женщина, я пригласил бы ее на танец.

И как часто бывало в последнее время, мои мысли устремились к Мэйси. Мне страстно захотелось ей позвонить. От радостного возбуждения я потерял счет времени. Меня просто распирало желание поделиться с кем-то своим настроением.

Оказывается, Мэйси была единственной, кому мне хотелось об этом рассказать. Я понимал, что пожалею об этом завтра же утром, но это уже не могло меня остановить.

Я взял трубку, уселся на диван и набрал ее номер. После четырех вызовов она ответила:

— Да?

Голос был сонный. Конечно, я ее разбудил.

Вдруг я потерял дар речи, растерялся и чуть не повесил трубку. Но взял себя в руки, такое поведение было недостойно взрослого мужчины.

— Мэйси, — хрипло проквакал я.

— Майкл, это ты?

— Боюсь, что я.

— Что-то случилось? Сейчас уже ночь.

— Я знаю.

— Это с Харви?

У меня непроизвольно вырвался смешок.

— Старик слишком упрям, чтобы умереть.

— Майкл, это не так. Подожди, пока ты узнаешь его лучше.

Я не стал спорить.

— Почему ты звонишь так поздно?

— Я счастлив.

Трудно было придумать более нелепое объяснение. И все же это была правда.

— Счастлив?

— Я играл сегодня с друзьями в покер.

— Видимо, это очень важное для тебя событие.

— Первый раз, с тех пор как… заболела Ханна.

— А… — Она произнесла так, как будто это все объясняло. — Ты хорошо провел время, так?

— Стив принес кубинские сигары.

Я закрыл глаза, и вдруг меня потрясло открытие — если бы сейчас Мэйси была рядом, я немедленно занялся с ней любовью. С Мэйси. Не с Ханной. Мэйси.

Я очнулся.

— Я не имел ничего такого в виду. — Я испугался, что произнес это вслух.

— О чем ты? О том, что курил сигары?

— Нет, о другом.

Она хихикнула, ей стало смешно.

— Сколько ты выпил?

— Не так много. Иди обратно в кровать. И забудь, что я позвонил.

— Ты действительно этого хочешь?

— Уверен.

— Уже иду. Но хочу, чтобы ты помнил утром, что звонил мне ночью.

— Почему?

— Потому что я тоже счастлива.

Я перестал улыбаться. Опасность подкралась близко, я чуть не угодил в ловушку, надо было срочно отступать.

— Завтра я приеду заканчивать роспись.

— Не надо спешить, если ты еще не очень хорошо себя чувствуешь…

— Мне было ужасно плохо сегодня вечером, но сейчас хорошо. Я рада, что ты позвонил, Майкл, увидимся завтра утром.

Не пытаясь больше отрицать очевидное, я признался себе, что с нетерпением жду встречи с Мэйси. Все еще пребывая в приподнятом настроении после вчерашней встречи с друзьями, я вошел пружинистой походкой в свой офис. Линда сразу заметила перемену в моем настроении. Подняв голову, она внимательно посмотрела на меня.

— Мэйси еще не пришла? — спросил я.

— Она должна сегодня прийти?

— Она так сказала.

— Нет, пока еще не показывалась.

Кивнув, я прошел дальше по коридору, остановившись, чтобы хорошенько рассмотреть неоконченную настенную роспись. Я оценил талант Мэйси по-новому. Удивился, как мог считать ее обыкновенным художником. При полном восхищении моего персонала она проделала замечательную работу. Я видел, как реагируют дети и взрослые на настенное изображение живописных джунглей. Дети светились от удовольствия, находя среди зарослей различных животных. Эта картина производила удивительный эффект и на персонал, и на маленьких пациентов, чье настроение явно повышалось, и они теряли страх перед докторским кабинетом.

А может быть, неожиданное прозрение вызвано переменой во мне самом?

Я стал другим и понимал это. И все из-за Мэйси. Вставал вопрос: я действительно влюблен в нее, ее сосед прав?

Такой вывод вызвал прежнее чувство отрицания и сопротивления очевидному факту. Я снова приуныл. Из романтических отношений с Мэйси никогда не выйдет ничего хорошего. Кстати, она сама утверждала, что не умеет сохранять их. Мы были абсолютно разные, я любил во всем порядок, а более неорганизованной особы, чем Мэйси, я еще не встречал. Я был, по крайней мере, лет на десять старше, довольно замкнут. Она же, наоборот, была открыта и готова делиться своими чувствами. Ничего между нами не выйдет, несмотря на мнение самой Ханны.

Ладно, признаю, меня влечет к ней, и ее, кажется, ко мне тоже. Тот поцелуй говорил о многом.

Постояв перед картиной, я пошел к себе в кабинет. Линда тут же принесла медкарту Коди Готца, чтобы заполнить форму для летнего лагеря. Линда ничего не спрашивала, но буквально сверлила меня взглядом. Я сделал вид, что ничего не замечаю.

Я надел халат, повесил на шею стетоскоп и направился в приемную, где меня ждал первый пациент.

Когда к десяти часам Мэйси так и не появилась, я начал беспокоиться.

Несмотря ни на что, я хотел ее видеть. Даже слушать, как она бубнит себе под нос надоедливые мотивчики. Просто знать, что она где-то рядом. Рядом с ней я чувствовал, что снова начинаю жить. Это было не банальное сексуальное влечение, гораздо больше — непреодолимое притяжение, когда не можешь жить без другого.

Ханна была совершенно права. В письме она говорила, что ее жизнь кончена, но моя должна продолжаться. Ведь после похорон я жил как лунатик, влача свои дни один за другим без всякого смысла, погруженный в прошлое, и не желая ничего больше, кроме затворничества, где я мог предаваться драгоценным воспоминаниям о Ханне.

Как же она хорошо меня знала, понимая, что с ее уходом я замкнусь в себе, поставлю крест на своей жизни. И вот, впервые, я вдруг ощутил, что жизнь не только продолжается, но и, к своему немалому удивлению, я счастлив. Ее письмо освобождало меня, разрешало мне строить новые отношения, быть снова счастливым. Оно было подтверждением ее любви. Я всегда буду боготворить годы, прожитые с Ханной, но вновь могу обрести любовь, счастье и все, что может предложить жизнь. Без угрызений совести и сожалений.

В одиннадцать я прервал прием и позвонил домой Мэйси. Никто не подошел, наверное, она уже в пути. И вновь радостное ожидание пронзило меня. Мой персонал готовился встретить ее с энтузиазмом и с шоколадными конфетами. Проходя мимо Линды, я видел имя Мэйси на коробке с мини-трюфелями.