– Итак, полностью отрицаете какую-либо свою причастность к убийству Гертруды Архиповой и покушению на убийство Офелии и Виолы Архиповых? – спросил Гущин, подымаясь кряхтя со зрительского кресла.

– Отрицаю.

– Ладно, на этом пока с вами закончим. Теперь я должен допросить вашу мать и вашу золовку Наталью.

– Вы что, хотите сейчас ехать к нам домой?

– Вот именно.

– Но моя мать… она нездорова.

– Уголовное дело не может ждать.

– Тогда я поеду с вами!

Гущин лишь пожал плечами: вольному – воля, это же твой дом, дирижер.

Как потом… уже после всего, думала Катя: лучше бы полковник запретил ему (хотя как запретить?).

А вот запретил бы, не позволил, оставил там, в Доме культуры, или посадил бы в камеру под арест – и репетиции электрогорского оркестра бы длились и длились…

Чайковский, Вагнер… то место из «Тангейзера», где тромбоны… где каждая нота пронизана скорым ощущением конца…

И потом резкий слом ритма, переход в другую тональность… джазовая мелодия Луи Армстронга…

И снова переход… тот, пока еще безымянный фрагмент… сочиненная мелодия, исполненная тут, в этом зале, только что, всего лишь однажды…

Когда вышли на улицу, каждый направился к своей машине. Гущин и Катя к служебной. Так и поехали по Электрогорску – гуськом, на остановке у пятой школы обогнали трамвай.

Он помахал им вслед.

Сотнями рук своих призрачных пассажиров он помахал им вслед.

Картина, открывшаяся в конце пути, когда служебная полицейская машина, проехав город насквозь, оставив позади заводские цеха, жилой микрорайон, рынок, кладбище, поворот на Баковку у развилки шоссе, мост через сонную речушку и ту самую поляну для пикников на ее берегу от ресторана «Речной», где все и случилось и где теперь липы дремали как стражи, пронзая сучьями низкие серые облака, что пригнал северный ветер… Так вот, картина, открывшаяся взору, когда полицейская машина остановилась у высокого забора «резиденции» Пархоменко и Михаил Пархоменко распахнул автоматические ворота, оказалась мирной и безмятежной.

Женщины под развесистой яблоней пили чай, сидя напротив друг друга за садовым столиком в плетеных креслах.

Катя впервые увидела Розу Петровну Пархоменко, о которой ей столько приходилось слышать.

И несказанно поразилась одной вещи – как эта грузная пожилая толстуха с крашеными волосами в цветастом сарафане, по виду сущая подмосковная дачница, могла кого-то нанять… заказав отравить на празднике внучек другой подмосковной старухи…

И эта вот ее невестка Наталья, сидящая напротив – во вьетнамках и тонкой индийской рубашке-дхоти, открывающей острые худые коленки – смуглая, словно раз и навсегда впитавшая всей своей кожей тропический загар полугодовой давности. Вот она смотрит в сторону ворот, не донеся до рта ложку с кусочком шоколадного торта… смотрит, кто приехал… Мишель и еще какие-то двое на чужой машине… Как она могла – если все же могла – эта хрупкая смуглая женщина…

А разве Михаил Пархоменко, этот дирижер, по виду абсолютный «ботаник», разодетый по последней лондонской моде, и такой хилый на вид… разве он тянет на отравителя?

А Павел Киселев – верзила с плечами штангиста и квадратной челюстью, о котором они только сейчас в Доме культуры узнали столько всего любопытного… разве он тянет?

Михаил Пархоменко загнал свою машину в гараж. Полицейская машина осталась снаружи у ворот – водитель отъехал, чтобы развернуться.

Полковник Гущин по дорожке, обсаженной кустами пионов, шел к женщинам, пившим чай. Катя шла следом. В саду в этот субботний день жужжали пчелы над цветами. Где-то в недрах поселка визжала электропила. Огромный трехэтажный особняк с верандой, балконом и эркерами походил на замок, давил своей громадой этот небольшой участок.

У Архиповых участок больше, а дом меньше. Но они друг друга стоят… Дома как люди… Сколько же у них тут яблок и слив, ветки вон все гнутся под тяжестью… У Архиповых плодовых деревьев нет совсем, только модный кустарник и туи… А лужайки и тут и там подстрижены аккуратно.

– Добрый день, Роза Петровна, – громко, еще издали поздоровался полковник Гущин.

Роза Пархоменко отставила в сторону чашку чая. Наталья встала с плетеного кресла.

– Мама, это из полиции, ты, наверное, помнишь… это полковник, что приезжал к нам после смерти Саши, – Михаил Пархоменко по лужайке обогнал Гущина и Катю. – Они зададут тебе несколько вопросов, ты только не волнуйся.

– А я и не волнуюсь, – густым контральто произнесла Роза Петровна Пархоменко. – Что вскочили-то все как оголтелые. Сядьте, – она зыркнула на Наталью. – И вы, раз приехали, располагайтесь. Если надо поговорить – что ж опять потолкуем.

Но потолковать не успели.

Раздался страшный грохот и…

Автоматические ворота вылетели из створ, словно снесенные взрывом.

Но то прогремел не взрыв – массивный джип «Черокки» разнес эту преграду и ворвался в сад, ломая кусты, давя цветы на клумбах.

Все произошло в мгновение ока.

Из джипа выскочила растрепанная женщина в самом изящном на свете, культовом «маленьком черном платье», в лодочках на каблуках… Катя узнала ее… нет, ей лишь показалось, что узнала, потому что узнать того, кто целится в вас из пистолета, зажатого в правой руке, и стискивает в левой, унизанной жемчужными браслетами «Шанель», короткий автомат «узи», в считаные секунды перед выстрелом невозможно…

Выстрел!

Роза Петровна Пархоменко, охнув от боли, начала заваливаться на сторону с кресла.

– Мама!!

Еще один выстрел, и Мишель Пархоменко, ринувшийся к матери, схватился обеими руками за лицо. Потом рухнул на колени.

Вместо глаза – кровавый пузырь… лопнул…

Мишель ткнулся лицом в траву.

– Анна, прекратите!! – крикнул Гущин, одновременно с силой толкая в сторону застывшую в ступоре Наталью Пархоменко и пытаясь закрыть собой Катю.

Наталья, падая, ударилась о стол, перевернула его: чашки, блюда с выпечкой, чайник с горячим чаем – все полетело на землю…

Анна Архипова рванула автомат «узи». Очередь!

Град пуль по опрокинутой мебели, по стволам яблонь.

Но она не умела обращаться с автоматом. Тот дернулся в ее женских руках, дуло задралось кверху, и следующая очередь вышибла стекла в окнах второго этажа.

Тогда Анна Архипова отшвырнула автомат и бросилась назад к джипу. Осколок стекла чиркнул Гущина по лысой макушке, хлынула кровь.

Катя в эту минуту до такой степени испугалась… подумала, что он ранен, что это пуля задела его и вот он… снова ранен, как тогда – в сердце через бронежилет, а теперь в голову… ведь не носят бронежилетов на голове…