Вроде пронесло, осталось вырулить в Рижский залив. В этот момент сзади послышался крик. Осторожно выглянул. В свете пожара было хорошо видно, как по палубе другого судна мечется толстяк. Размахивая руками, что-то кричит то в сторону уходящего судна, то толпе у горящих строений. А пожар-то получился красочный, пылали не только все склады, но и амбары с ближайшими домами. Норманн погрозил в сторону города кулаком и пошел к мачте. Надо разобраться с такелажем и поднимать парус. Течение вынесло судно на середину Двины. Первым делом разнести шкоты, с поднятым парусом это очень трудно сделать, да и опасно – по физиономии хлестнет, выбьет глаза и зубы. Сначала закрепил левую скобу; когда подошел к правому борту, то увидел погоню. Так, с парусом придется повременить, пусть считают кораблик безлюдным. Поднялся к рулевому веслу и лег на палубу, чтобы его никто не заметил.

А преследователь-то один! Толстячок сноровисто обтягивал фал и управлял своим судном с помощью паруса. Догонял очень быстро, вот уже вышел на нос со швартовым концом, намереваясь набросить его на правый крамбол. Норманн сполз на главную палубу, притаился и стал решать дилемму: убить или не убить. Свидетели ему не нужны, и пленные в тягость, а убивать не хотелось, человек-то бросился спасать свое кровное добро. Швартовый обхватил крамбол, толстяк встал на планширь и неловко прыгнул, нога проскользнула, удар грудью о фальшборт, всплеск воды – и тишина. Руслан Артурович Нормашов облегченно вздохнул, несчастный случай, он здесь ни при чем. Второе судно начало заворачивать корму, бегом к мачте, затем к рулевому веслу, впереди ничего не видно: широченный парус закрыл весь обзор.

Когда вышел на траверз посрамленного замка, спина уже была мокрой от пота. То бегом на нос, чтобы рассмотреть изгибы русла реки, затем к рулевому веслу, второе судно то ткнется в корму, то начнет заворачивать поперек движения.

– Эй, а здесь кто? – Вместе с голосом послышались удары в борт.

Новики! Норманн перегнулся через фальшборт.

– Сколько вас?

– Боярин? Десятеро.

– Никого не забыли?

– Как можно! Мы своих никогда не бросаем!

– Двое ко мне, трое на второе судно – и погнали!

Рассвет порадовал неярким солнышком. Норманн повесил люльку и начал рисовать собственную торговую марку. Злобная морда белого медведя с оскаленной пастью, а ниже белая ленточка с надписью «Norman von Russ». Корабелы и новики почтительно стояли в стороне и шепотом делились впечатлениями. После обеда аккуратно выбрались из крошечной бухточки и взяли курс на остров Вормс. Норманн упал на кровать – более суток на ногах, море эмоций – спать, спать, спать. Проснулся от стука в дверь.

– Кто там? Заходи! – Сел и натянул на себя одеяло. Холодно, однако, конец октября.

В каюту ввалился Шушун с тяжелым сундуком, следом новики внесли еще несколько, причем тяжелых.

– Ты чего это здесь или мы к берегу пристали?

– Штиль, выйди – и сам поймешь.

– Хреново, так и до морозов можно застрять.

– Нет, здесь и летом штиль недолгий. А пока драккары запрягли цугом, худо-бедно, а движемся на север.

– Я все забываю тебя спросить, почему на каждом корабле есть сундуки с шелком и бархатом?

– Дорогая вещь. Кто в Риге или в Або купит больше одного отреза? Вот и возят в надежде на случайных покупателей.

– В Любеке мы все за один раз продали.

– Сказал тоже! Наш купец продает ткани епископам!

– Однако в Новгороде некоторые купцы берут по тридцать-сорок штук шелка и бархата.

– Те везут в королевские покои, нам туда дорога закрыта. Ты скажи, зачем снова отправился геройствовать?

– Я? О каком геройстве идет речь?

– Зачем в одиночку решил корабли увести?

– Завидно?

– Молодые на тебя как на икону смотрят. А мне к чему завидовать? Так и голову потерять недолго.

Норманн начал одеваться.

– Общество постановило те корабли в долю не считать, то твоя личная добыча.

– Да на хрен она мне сдалась! Я же один на причалах остался! Глядь, а ни тебя, ни новиков!

– Как такое могло случиться! Микша божится, что ты его к нам послал.

– Послал, правду человек говорит. Сам виноват, не договорился с тобой, пришли вместе, а обратно врозь.

– Верно! И я проворонил, извини.

Шушун встал на колени и ткнулся лбом в палубу.

– Проехали, впредь обоим наука будет.

– Слышь, новики хвастают, будто ты в одиночку толпу немцев оглоблей гнал. Торговцы с капитанами со страха аж через мост убежали.

– Погонял немного, только багром, телег поблизости не нашлось.

– Ну дела! По Новгороду пойдут разговоры! Одного веслом, толпу оглоблей, теперь в городе все девки твои.

– Мне и одной хватит.

– Датскую красавицу надолго пригрел?

– Чего тут загадывать, жизнь подскажет.

– Не обижай ее, родственница хозяина, отца в междоусобице убили, имение отобрали.

– Так сосватай Антанасу, чего ему бобылем скакать.

– Твоя правда, покажу девку. Понравится – свадьбу сыграем. Добычу зачитать?

– Читай. – Норманн не хотел лишать Шушуна удовольствия еще раз поговорить о взятых богатствах.

– Ты взял два корабля голландского сукна, хорошее, в Генте ткали. Там же серебро с гор Лотарингии.

– Сукно какого цвета?

– В основном красное и синее, немного зеленого. Внизу видел грубую выделку черного цвета, оно дешевле и хуже продается.

– Новикам надо отрезы дать, и обшить по единому образцу – красные камзолы, синие штаны.

– А нам?

– Если хотите, только корабельной дружине нужен знак на груди – серебряный якорь. Сам отолью.

– Спасибо, боярин. – Шушун низко поклонился. – Общая добыча: три корабля соли и два корабля свейского железа. Есть свинец и олово, да немного меди, серебра и четыре прутка золота.

– Почему серебро и золото в прутках возят?

– На продажу, кто цепь кузнецам закажет, кто перстень. Опять же по весне в Новгороде торг богатый, есть чем заплатить.

– О чем на палубе девки щебечут? Уже с час без перерыва кому-то косточки перемывают.

– О тебе, кто же еще их интересует. Новики новобранцев порадовали, доля-то всем полагается.

– Крикни девкам еды принести, и ты за стол садись.

– Спасибо за честь, боярин, да я поемши.

Шушун еще раз поклонился и вышел из каюты. Почти тотчас бочком втянулись девицы и начали хлопотать вокруг стола. Солдатская поговорка «Война войной, а обед должен быть по расписанию» рождена жизнью.