На радостях Дмитрий Иванович заплатил двойное жалованье всем пережившим жестокую сечу воинам – и приказал сворачивать лагерь, отступать к Севску. Даже с новым пополнением сил на осаду Северского Новгорода у него более не имелось. Царевичу и его воинству требовалось отдохнуть и набраться сил.

* * *

Дойдя до встретившего царевича колокольным перезвоном Севска, наследник московского трона приказал в честь наступающего Рождества – доставить ему из Курска знаменитую икону Богородицы, покровительницу русского воинства.

А в Новгород-Северский, по установившемуся зимнику, наконец-то добрался князь Василий Шуйский, злой и усталый, и тут же потребовал ответа: почему войска стоят в городе, а не ловят бунтовщиков?

– Так побили их вроде, Василий Иванович, – развел руками молодой еще, и сорока лет не исполнилось, боярин Петр Басманов.

– Коли побили, Петр Федорович, отчего изменившие города не заняты? – сурово отчеканил московский гость. – Кто ныне в Кромах, Севске, Курске, в прочих крамольных гнездах воеводствует? Отчего не освобождены они и даже не осаждаются?

– Так… – растерялся воевода. – Дык, воевода главный, князь Мстиславский, ранен был в сече случившейся! – спохватившись, ответил боярин Басманов. – Пика польская его в плечо достала, и на излечение он неделю назад отбыл! Я же в городе сем воевода и к делам полковым отношения не имею. Не ведаю, отчего князья гнаться за царевичем поленились.

– Не царевич он, а расстрига беглый! – решительно отрезал князь Шуйский. – И ты более не городской воевода, а второй в Большом полку! Коли князьям ума не хватает рати по дорогам водить, придется тебе на их место садиться. Царским именем тебя на сие место отныне жалую!

Боярин Басманов встрепенулся и приосанился. Место второго воеводы в Большом полку всего южного ополчения – сие есть хороший рывок по службе. После такого возвышения можно будет всерьез с князьями знатными местничаться!

– Поднимай всех служивых, окромя больных да увечных, снимайте со стен пищали, верстайте лошадей. Пороху да жребия[16] с собой прихватите с запасом.

– А город кто оборонять станет, Василий Иванович? – осторожно спросил боярин.

– От кого? – недовольно рыкнул князь Шуйский. – С Польшей у нас мир на двадцать лет, Сигизмунд мир оный буквально вымолил и нарушать не станет. Степняки зимой не воюют, татар до весны можно не опасаться. Главная опасность есть Гришка Отрепьев. Гадину сию надлежит скорейше раздавить и растереть, дабы и следа от нее на земле не осталося!

Под напором князя Шуйского и благодаря энергичности молодого воеводы уже через неделю были снаряжены полки общим числом почти в шесть тысяч человек, каковые шестнадцатого января выступили в сторону Севска.

Однако многочисленные сторонники, живущие во вражеском городе, заранее упредили царевича об опасности, и потому в тот же самый день он с четырьмя тысячами воинов двинулся навстречу годуновской рати.

Недели, проведенные в молитвах и отдыхе, не прошли для Дмитрия Ивановича даром. В его лагерь из окрестных земель стянулось множество ратных людей, а также на его стороне выступил служивый люд из Кром, Путивля и Рыльска.

Обе армии встретились двадцатого января тысяча шестьсот пятого года возле села Добрыничи. Подошедшие первыми годуновские полки остановились в деревеньке на ночлег, а опоздавшие сторонники царевича заночевали в заснеженном поле, чтобы на рассвете выстроиться поперек него, закрывая врагу путь к родным городам.

Явившиеся из Новгорода-Северского служивые люди встали напротив них в несколько прямоугольников: отдельно стрельцы в одинаковых кафтанах, отдельно «черные сотни» из городского ополчения, отдельно боярские сотни бедные, в кольчугах и тегиляях, отдельно – богатая сотня, вся сплошь из юшманов и бахтерцов. Чуток выждав и осмотревшись, московские полки начали медленно, но настойчиво выдавливать врага за пределы дороги. Годуновцы часто постреливали из пищалей, по одному выбивая из Дмитриевой рати казаков, ополченцев, черный люд. Умирать никому не хотелось, и ратники, не имея возможности ответить, пятились, отступали от смерти. Вражеские полки тут же надвигались, вставали на сотню шагов ближе и снова начинали метать тяжелые пули.

У Дмитрия такого же числа пищалей, увы, не имелось – и потому требовалось как можно быстрее свести сие преимущество противника на нет.

– Смотри, царевич! – вытянул плеть полковник Дворжецкий. – Самый богатый полк русских самый малочисленный. Блеску много, ан глубины всего три ряда, и стоят на полтора шага друг от друга. Слитным ударом мы их опрокинем! Прорвемся по левому флангу в тыл, окружим и порубим в лапшу! В тесной сече от стволов толку нет. Токмо тяжесть лишняя, и всё.

Дмитрий Иванович прищурился, глядя в указанном направлении. Кивнул.

– Сотники, в отряды! – привстав на стременах, приказал шляхтич. – Приготовить конницу к атаке!

Полковник немного выждал, давая командирам время доскакать до своих людей, отдать нужные приказы, затем медленно вытянул саблю из ножен.

– Копье! – отвел руку в сторону царевич и тут же ощутил в ладони холодную грозную тяжесть.

– Во славу Господа! – вскинул клинок над головой пан Дворжецкий. – Сметем басурманскую нечисть с лица земли! За мно-о-й!!!

– Ого-го-го-о-о-й! – отозвались многие сотни всадников справа и слева от него и вслед за командиром начали свой разгон. – За Господа-а!!!

Дмитрий Иванович ринулся в атаку вместе со всеми, но его почти сразу обогнали стоящие более удачно рыльские сотни, и потому в самой сшибке царевич так и не поучаствовал, просто влетев в прорыв вместе со всей остальной конской лавой. Впереди открылся простор, крытые соломой хаты за полем, заиндевевший кустарник слева и череда пушечных и пищальных стволов справа, перемежаемая десятками положенных на сошки ручниц. Дымящиеся фитили, раскаленные запальники, сосредоточенные перед началом работы бородачи.

Царевича словно обдало жаром – он вдруг вспомнил прошлую битву, прошлую атаку, прошлый прорыв и понял, что именно сейчас произойдет…

– Карачунье сердце! – Паренек сделал единственное, что только оставалось: бросил рогатину и резко качнулся всем телом влево, прячась за тушу скакуна, удерживаясь в столь неуклюжем положении на одном лишь стремени, да цепляясь рукой за луку седла.

Низкий поклон князю Григорию Тюфякину – держаться на лошади племянника научил отлично!

По ушам ударил оглушительный пушечный залп – и конь сорвался с галопа, кувыркнулся на снег.

Еще один залп, еще…

Одетый в пластинчатый доспех князь Шуйский привстал в стременах, обозрел обширное окровавленное поле и презрительно сплюнул:

– Тупое мясо!

Он повернулся к боярину Басманову, слегка кивнул: