– Ну, ты у меня еще попляшешь!..

Он был не намного старше Евгения, а оказался подлейшей души человеком. Отношения с ним были натянутые, а если точнее, то их вообще не было. Евгений Петрович не лебезил перед ним, не участвовал в пьянках после смены, как это делали другие мастера. Образования особого у того не было, за исключением кратких курсов технического контроля. Да и вообще люди с высшим образованием на этом заводе долго не задерживались. Мастер ОТК мелко пакостил, по показателям качества участок Евгения был на одном из последних мест.

Но со сваркой надо было что-то делать. Подонок подонком, а производство, тем более оборонное, не должно простаивать.

Евгений Петрович пришел домой поздно ночью, получил от жены очередную порцию утверждения:

– Работа дураков любит…

Секцию Евгений «сварил» все-таки сам, подбирая последовательно сменные шестеренки и скорость хода полуавтомата. Сварщики-ручники за две бутылки спирта заварили «провал». Интересно, что даже сквозное стопроцентное просвечивание швов, которое назначил мастер ОТК, не выявило ни одного дефекта.

Но секция, как заговоренная, снова попала в неприятный оборот. Тот самый Василёк стал работать помощником стропальщика. Вроде и работа несложная – закрути покрепче струбцины в намеченном месте и дай сигналы стропальщику: «Вира!» (вверх) или «Майна!» (вниз), а тот отрепетует его крановщику. Василёк так и сделал, но секция, поднятая на несколько метров над сборочной постелью, рухнула вниз и, спружинив, раза три на ней, подпрыгнула. Евгений Петрович перевел дух:

– Слава богу, никого не задело.

Невесть откуда вынырнул мастер ОТК, заверещал:

– Запрещаю ставить эту секцию! Она деформирована!

И слово-то нашел научное. Васильку и перепуганному стропальщику Евгений Петрович запретил появляться на своем участке. В обеденный перерыв он собрал бригаду сборщиков и пригласил стропальщика и крановщика с соседнего участка – поточной линии, где собирались рейдовые и водолазные катера. Секция была установлена и вварена в тот же день, корпус торпедного катера передвинули на следующую позицию, график не был сорван, а Евгения Петровича вызвали на следующий день в первый (секретный) отдел.

Начальник заводского ОТК ознакомил с приказом, в котором ему объявлялся строгий выговор с предупреждением. Это было его первое в жизни взыскание.

Завод располагался в излучине реки Вятка, прилепившись одним краем к подножию пологого холма. Как раз там, где тихо стыл речной затон – очень удобное место для спуска кораблей на воду.

Сам городишко с населением около двадцати тысяч жителей раскинулся на вершине пологого холма.

Здесь, на Приволжской возвышенности, вообще было принято любой холмик именовать горой. Но эта действительно смахивала на сопку-подростка и, следовательно, по местным понятиям имела все права называться если не горой, то хотя бы горкой.

Старожилы рассказывали, что во времена, когда по реке еще сплавляли плоты, плотогоны причаливали их к берегу тихого затона у подножия этого пригорка, разводили на побережном песке костры, тщательно мылись, стирали белье и, главное, выжигали на костровых огнищах табуны вшей из своих зипунов, штанов, рубашек…

Видимо, поэтому этот холм и называли «Вшивой горкой».

Впрочем, такое свое название она могла получить и по другой причине. За горой река делала крутой изгиб. Перед этим поворотом течение реки было убаюкивающе-спокойным, но за поворотом желтое полотно воды вдруг рвалось, скручивалось в жестокие жгуты, бесновалось затягивающими вглубь воронками, становилось черной и страшной даже в ясную солнечную погоду. Над этим речным изломом почему-то всегда носились шквальные порывы ветра…

Словом, гиблое, «вшивое» место.

И кто знает, кто считал, сколько плотов здесь было разбито, сколько могучих плотогонов безвозвратно исчезло в беспощадных водоворотах этой речной излучины?

Вот почему и мылись на здешнем бережку, стирались. Рядились во все чистое в предвидении неминуемой борьбы со стихией русобородые мужики-плотогоны. И все-таки гнали трудноуправляемые связки бревен дальше, вниз по буйной реке, до самой Волги-матушки. Гнали, положась на милость Божию и русское «авось».

В первые дни своей работы на заводе Евгений обнаружил невдалеке от берега реки брошенную яхту с пробитым днищем. Оказалось, что яхта «ничейная».

Начальник цеха в ответ на его вопрос вяло махнул рукой:

– Кому этот «гроб» нужен? Можешь забирать его себе, если больше заняться нечем.

Заниматься, в общем, было чем. Для молодого специалиста всегда найдется «уйма дел и суматоха явлений» на малознакомом ему предприятии. Кроме того, он преподавал в вечернем судостроительном техникуме и в филиале Кировского политехнического института (молодому специалисту, да еще и женатому, дополнительные заработки ой как были необходимы!). Но уж больно притягательными казались речные путешествия на яхте. И он взялся ее восстанавливать, выкраивая для этого любую возможность.

Повреждения оказались не очень большими, и вскоре отремонтированный швертбот уже покачивался на воде в затененном уголке затона. Испытательное плавание на нем он провел в ковше завода. Яхта оказалась тяжеловатой и на ходу, и в управлении.

Видимо, были в ней какие-то конструктивные недоработки. Но ему, несколько раз ходившему под парусом по просторам Амурского залива, эти недостатки «ничейного» судна показались малозначимыми. Видимо, здесь поработал «фактор дилетанта», совершенно не знающего особенностей речного судовождения.

И вот в одно прекрасное воскресенье Евгений Петрович решил испытать яхту уже в достаточно длительном плавании. Вывел суденышко на середину реки, прихватил парусом ветерок и направил яхту вверх по течению. Пока все шло хорошо. Не слишком маневренно, как-то увалисто, но яхта шла, одолевая течение и пологие изгибы фарватера.

Минут через сорок окончательно прочувствовав, как он полагал, яхту, слившись с ней душой и телом, классически, как учили в яхт-клубе, выполнил поворот. Правда, поворотливость яхты оказалась довольно вялой, размашистой, и она с трудом «уложилась» в радиус разворота, проскочив почти вплотную к берегу.

И яхта помчалась вниз по течению мимо заводского затона, туда, где за мыском Вшивой горы ярился водяным буйством и воздушными вихрями водоворот.

Попутный ветерок, попутная вода, легкая тишина и завораживающий шепоток воды за бортом, да бездумно скользящие поблизости тенистые берега…

Чувствуешь себя птицей, отрешенной от всего земного.

Вот уже и знакомый затон, надо только завернуть за излучину реки. Для этого нужно вывернуть яхту в сторону от основного фарватера, ближе к противоположному берегу, потому что из-за мыса вдруг появилась корма земснаряда. Он постоянно грохочет в этом месте, то приподнимаясь по течению ближе к заводу, то спускаясь за Вшивую горку. Он усердно вычищает фарватер реки, и река так же усердно спешит натаскать сюда ил, песок, всякий мусор. Но заиливания дна, его обмеления допустить нельзя: кроме построенных на заводе кораблей и катеров здесь постоянно снуют небольшие речные суда: пассажирские и сухогрузы, баржи со строительным песком, кирпичом, солью, плоскодонные лесовозы и буксиры-толкачи с высоко задранными стенообразными носами, всякие прочие «плавединицы».