– Знаю. И, думаю, шеф согласится приехать через две недели.

– Оксана, я ведь ни с кем ещё в жизни не откровенничала. Одних жалела, другим не доверяла, но искренней никогда не была. Много делала, мало говорила. И однажды поняла, что не излитые ранее зло, горечь, печаль, обида, страх переполнили мою душу. Каюсь, я летала очень высоко, и хотела подняться ещё выше. Бегала от тяжёлой, нудной работы. Хотела шика и удовольствий, чего и добилась. В моих любовниках числятся почти все представители мира политики и бизнеса. Неоднократно я делила ложе с олигархами, с депутатами, с министрами. Но сейчас я понимаю, что переоценила свои возможности и упала, больно ударившись о землю. Да нет, больше, – я провалилась прямо в ад. В котёл со смолой кипящей…

Дина, прижимая к себе кота, плакала. Я, подойдя к ней сзади, осторожно погладила узкое дрожащее плечо.

– Обращала внимание только на тех, кто мог много заплатить. Вы изучали мою биографию, знаете всё это. Многих свела в могилу, нескольких прикончила сама. Я уже ничего не боюсь, Оксана. Я всё решила. Можно попросить вас об одном одолжении?

Дина повернулась ко мне, и я заметила, как побледнело её лицо – черты словно залили гипсом.

– Можно. Но я сразу предупреждаю, что от меня не стоит ждать слишком многого. Я практически ничего не решаю в вашем деле.

– Моё желание можете исполнить только вы. – Дина шагнула ко мне, крепко обняла, привлекла к себе, и я от неожиданности онемела. – Я очень хочу увидеть вашу дочь. Она сейчас в Москве? Это возможно? Клянусь, что ничего дурного в моих намерениях нет…

Я молчала, потрясённая и взволнованная. Дина отошла от меня, но пыталась поймать мой взгляд, угадать ответ. Глаза её лихорадочно блестели, а пальцы вертели и мяли замшевый ремешок. Я услышала, как часы пробили три раза, и увидела, что Динины губы дрожат, а в бриллиантах её серёг ломается электрический свет старинного торшера.

– Ота сейчас в Евпатории, вернётся только в начале сентября. Я с удовольствием показала бы вам свою дочь, но в данный момент это невозможно.

Смятение Дины мешало мне трезво оценить обстановку. Сердце моё колотилось, а ладони противно потели.

– Тогда покажите хотя бы фотографии, – тихо, но твёрдо сказала Дина. – Прошу вас пойти мне навстречу.

– Зачем вам это? Не верите, что у меня есть дочка? Что её отец – тот человек, которого вы зовёте Антаресом?..

– Я верю, потому и хочу увидеть её. После того, как я сделала аборт, все бедствия обрушились на меня, словно открылся ящик Пандоры. И у меня осталось единственное желание – узнать, какой была бы та девочка, которую я уничтожила. Перед операцией УЗИ показало пол ребёнка. В три месяца это уже возможно, хотя обычно исследования проводятся на более позднем сроке. Меня предупреждали о возможном осложнении, очень просили изменить решение, а я… Я тогда ненавидела этого ребёнка, а сейчас так люблю его!.. Он родился бы в самом конце августа. И я хочу встретиться с вами именно в эти дни.

Дина взяла меня за локоть, подвела к ещё одному портрету – женщины в чёрном свитере, очень похожей на молодого человека в очках.

– Мама любила меня больше всех на свете, но после её смерти я никому не могу отдать своё сердце. Очень хочу туда, к ней, и радуюсь за вас. У вас есть ребёнок, и это – самое главное. Девочка держит вас на земле, даже если вы с ней остались вдвоём. Значит, у вас есть будущее.

– У вас могла быть такая же дочка… – начала я, и Дина больно сжала мою руку.

– Я отняла у неё право родиться через две недели. И за это буду судить себя сама. И, поверьте, приговор будет справедливым, суровым. Такого не вынесет мне ни один суд – ни на земле, ни на небе.

– Мне надо ехать, Дина Геннадьевна.

Я поёжилась, представив, какие слова адресуют мне ребята, вынужденные бороться с крепким предутренним сном в казённом автомобиле.

– О встрече через две недели мы договорились. Октябрину я вам покажу, только на фотографиях. У меня на Звенигородском есть несколько альбомов. За эти две недели мы выберем время для встречи. Думаю, мы с вами обе заинтересованы в том, чтобы эта встреча состоялась.

– Лично я с нетерпением буду ждать того дня, когда смогу нанести вам визит. А теперь позвольте мне проводить вас до машины. – Дина оглянулась на закрытую портьерами дверь. – Сестра и племянница спят, будить их не нужно. Мы всё сделаем сами. Каспар, иди спать, тебе давно пора!

– Спасибо, что приняли меня сегодня.

Я проверила, не забыла ли в комнате Дины платочек или губную помаду, вышла в просторную переднюю и взяла с подзеркальника сотовый телефон, отключённый на время нашей беседы. Потом вспомнила, что во дворе меня ждёт не только моя «Ауди», но и машина наблюдателей, которые, конечно же, любезно проводят меня до дома…

Мы приехали к дому Галины Емельяновой в Берёзках-Дачных на джипе прямо из Петербурга, не побывав ещё в Москве. Как и просила Дина, Озирский назначил ей встречу на тридцатое августа. Место она выбрала сама, и Андрей не возражал против того, чтобы поговорить в посёлке под Солнечногорском, где никто не мог нам помешать.

Прибыв в Берёзки-Дачные три часа назад, мы застали на участке Галину Геннадьевну. Её дочку Анастасию и свекровь Софью Ксенофонтовну. Девочка старалась не вспоминать о том, что послезавтра нужно идти в школу, и с удовольствием помогала матери с бабушкой накрывать на стол, вкопанный под яблоней. Рядом была разбита клумба с прелестными клематисами – синими, фиолетовыми и розовыми. Эти крупные красивые цветы я видела впервые, и Ная тут же принялась объяснять, откуда эти растения родом, кто их вывел; и как клематисы нужно высаживать.

Емельяновы предпочли три самых неприхотливых сорта – Эрнест Маркхам, Жакмана и Балерина. Клематисы украшали также одну из стен садового домика и забор у калитки, через которую въехал на участок наш джип «Гранд-Чероки».

Еды для нас с шефом наготовили много, но я обратила внимание на закуску из малосольной селёдки с яблоками и луком, к которой подали виски «Уокер» с синей этикеткой. Немного подумав, мы с шефом решили только символически пригубить настоящий шотландский напиток, потому что слишком много предстояло нам сегодня сделать здесь; а потом ещё нужно было ехать в Москву.

Мы ели рис с курицей, блины с припёком из зелёного лука, и всё это разбавляли напитком из шиповника. При этом чувствовали себя дачниками, обласканными и беззаботными. Должно быть, Емельяновы исходили из постулата, что сытый человек добрее голодного, и потому перед встречей с Диной решили накормить нас до отвала.

На столе громоздились горы яблок, в эмалированной миске рубинами светилась красная смородина; восхитительно-остро пахла чёрная. Лопался тугой крыжовник, и жужжали пчёлы над банкой малинового варенья, которое Озирский, совершенно не стесняясь, черпал ложками.

Дача Емельяновых показалась мне поистине райским уголком. Люди действительно вкладывали душу в обустройство участка, а не просто выращивали здесь картошку для пропитания. Аромат перечной мяты струился над столом, возбуждая и без того хороший аппетит. Софья Ксенофонтовна использовала эту траву и как приправу, и в качестве косметики, и для того, чтобы на даче не прокисало молоко. Кроме клематисов сад украшала жимолость камчатская, ягоды которой привели меня в восторг. Глядя на кустик жимолости, я впервые пожалела о том, что не имею своей фазенды.