Форс достал пистолет из кармана. Осмотрел его, удовлетворенно хмыкнул, щелкнул какой-то железкой и протянул оружие обратно Алле:

— Возьмите. Берите-берите. Это была не осечка. Вы просто забыли снять его с предохранителя. Но теперь можете не сомневаться. Он точно выстрелит…

Алла взяла пистолет, поднялась с кресла, недоверчиво посмотрела на собеседника.

— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Леонид Вячеславович. — Не ждите от меня какой-нибудь каверзы. Оружие в полном порядке. Если вы так уверены, что сможете убить, пожалуйста, стреляйте. Может быть, так будет правильней. И легче. Для нас обоих.

Алла поудобнее обхватила рукоять оружия и подняла его, правда, не вполне решительно.

— Нет уж, так не пойдет, — возмутился адвокат. — Прицельтесь хорошенько. Стрелять так насмерть. Я не хочу быть калекой.

Алла направила пистолет на Форса, прицелилась. И тогда он вновь увидел холодное, но уютное дупло дула.

— Вот, теперь хорошо. Прекрасно! Стреляйте.

У Аллы затряслась рука.

— Ну давайте же. Смелее… Пожалуйста, не тяните. Извините, но у меня тоже есть нервы!

Алла опустила оружие. Глухо произнесла:

— Да, вы правы. Убить намного трудней, чем отдать приказ на убийство.

— То есть вы не будете стрелять?

Орлова ничего не ответила, просто спрятала оружие в сумочку и молча ушла.

Форс понял, что ему суждено еще какое-то время пожить в этом постылом мире.

* * *

Выйдя из детской гримерки, Кармелита забилась в какой-то уголок и там всплакнула. Перед глазами у нее стояла одна картина: Соня целует молодого цыгана, а тот довольно улыбается. Но потом она успокоилась: что ж, значит, судьба такая. Просто нужно навсегда забыть о Миро. Вот и все.

Кармелита пошла к своим, предупредила, чтобы никто ни в коем случае не занял место, на котором когда-то сидела Розаура. И после этого собралась домой. Но Баро ее остановил:

— Кармелита! Куда ты, дочка? Скоро представление начнется.

— Да я пойду… мне надо…

Тут и Астахов подоспел:

— А что, тебе неинтересно?

— Почему же? Интересно. Мне просто лошадей надо кормить, поить.

— На конюшне Сашка… Он всегда с этим сам справлялся. Справится и сегодня.

— Не сомневаюсь. Но все-таки будет лучше, если я ему помогу. Главное я уже сделала — сходила к детям Розауры, поговорила с ними… у них все будет хорошо. Я уверена.

— Кармелита, ну пожалуйста, не уходи, побудь с нами, — чуть не взмолился Зарецкий.

— Не могу. Извините меня.

— Дочь, ну останься, хоть ненадолго. Тебе необходимо развеяться, — перешел на тот же тон и Астахов.

— Возможно, — ответила Кармелита, неожиданно жестко. — Но только не здесь, — и добавила, уже мягче: — Вы только не обижайтесь на меня. Ну все, я побежала.

На прощание поцеловала в щечку и Баро, и Астахова.

— До свидания, папашки!

— До свидания, — ответили они дуэтом и проводили дочь взглядом.

Но был и еще один взгляд, который провожал Кармелиту. Тамара! Как только девушка ушла, она достала мобильный телефон.

— Алло! Возвращается, встречай. Нет, повторяю: меня там не будет. Давай делай все и живо сюда. Разговор окончен.

И снова ее взгляд уперся в глаза Антона.

— Мамочка, а что эти твои слова означают?

* * *

Этим вечером не только дети Розауры терзались сомнениями в своей гримерке. Груша с Марго тоже места себе не находили. Грушу, впервые собравшуюся выйти на сцену, просто колотило от страха. Казалось бы: вот деревянный пол за кулисами, а вот деревянный пол сцены — никакой разницы. А поди ж ты, никак не настроиться, не взять себя в руки.

Пока Груша тряслась на стуле, Марго измеряла комнату шагами.

— Ты чего, Маргоша? Тоже боишься?

Та наконец-то плюхнулась на диван.

— А?!

— Я говорю, ты чего? Боишься, как и я?

— А… нет. После моей кафешки я ничего не боюсь… У меня другое. Груша, миленькая ты моя, ты Сашку, случаем, не видела?

— Нет. Не видела.

— Точно? Ой. Ну все…

— Что «все»? Он просто остался на конюшне.

— Да?! Вот стервец. Это он мне назло. Вот ведь упрямый какой! Ну ты посмотри, решил мне праздник испортить! И испортил! Таки не пришел…

Груша повернулась к подруге. Казалось, чужая проблема ее саму немного успокоила:

— Да ты подожди, не кипятись. Придет твой Сашка, никуда не денется.

Марго чуть не расплакалась:

— Нет. Он не придет. Я точно знаю. Ну вот… зачем это все, а? Вот! Вырядилась, как дура. Ради кого?

— Красиво…

— Красиво?! Я говорю, а для кого это все? Не придет он! Все напрасно! Не нужна я ему!

— Нужна.

— Не-а. — Маргоша расплакалась по-настоящему.

— Поверь мне. Я Сашку давно знаю. Сколько баб за ним ухлестывало… ни одна долго не задержалась. А вот ты — другое дело.

— Я?

— Да. Поверь мне. Уж я-то знаю.

— Правда? Ну хорошо, а если ты… если ты, вот сказала сейчас, что… ты его, это… ну, хорошо знаешь. Вот тогда ответь мне на один вопрос. Почему он… предложение мне не делает? А?

Груша немного растерялась. Вот так вопрос, как на него ответить, чтобы не обидеть.

— Ну что ж ты молчишь, Грунь! Или я все ж таки недостаточно хороша для него, а? Чего? Чего ему надо то, окаянному, еще?!

Груша посмотрела на нее с полуулыбкой.

— Ты чего на меня так смотришь? Как будто первый раз в жизни увидела.

— Думаю.

— Чего думаешь?

— Ой… думаю я, что ты для нашего Сашки слишком хороша. Да и молода тоже.

— Это как? А?

— Боится он твоей красоты. Понимаешь? Это он сейчас такой прыткий, а как чуть состарится, что тогда?

— Так… все мы когда-нибудь состаримся. Я ж его любого любить буду.

— А вот он думает, что ты его бросишь. А кому старики нужны?

— Ну дурак, а?! Это же надо такую глупость придумать! Ну только приди… Гад любимый!

— А знаешь, Маргоша. — Груша вдруг улыбнулась с какой-то чисто цыганской лукавинкой. — Чудится, может, конечно, я и ошибаюсь… В общем, чудится, что предложение он тебе сделает даже быстрее, чем ты ожидаешь…

А Сашка тем временем занимался женским полом другой масти и совсем иной породы — чистил кобылку Звездочку. И разговаривал с ней, как с человеком.