Я бы не хотел, чтобы создалось впечатление, будто великую историю геологического времени легко прочитать, будто имеется в нашем распоряжении одна мощная гора с непрерывными осадочными последовательностями, где слой за слоем расположены по порядку определенные виды трилобитов. Существует совсем немного мест, где время читается так просто; на самом деле временная шкала складывается из кусочков, из отрывков истории, взятых то тут, то там. Да, совершались ошибки, бушевали споры, порой довольно желчные. Заблуждался даже великий Чарльз Уолкотт. В 1883 г. он написал в своем дневнике, как всегда, сухо и сдержанно: «Под Потсдамскими известняками [формация в Неваде] мы находим своеобразную фауну, в которой значительное развитие получили трилобиты рода Olenellus; личиночные формы некоторых его видов указывают, что род берет начало от Paradoxides и соответствующего семейства и датируется, таким образом, более поздним временем». Напомню, что Paradoxides является путеводителем по среднекембрийским пластам, тогда как Olenellus размечает нижний кембрий; у Уолкотта же все наоборот. Уолкотт явно перепутал две категории времени, о которых я говорил выше: время, относящееся к развитию особи, и геологическое время. Он заметил, что некрупные Olenellus довольно похожи на Paradoxides, но есть и другое объяснение, которое нам предлагают правила гетерохронии: время сдвигает иные этапы индивидуального развития. Похожие черты могут быть всего лишь свидетельством происхождения от общего предка. Остерегайтесь рассуждений о времени, вас рассудят камни! Именно так несколько лет спустя после тех записей и произошло с Уолкоттом, когда скандинавский геолог В. К. Брёггер доказал, что в Норвегии породы с находками Olenellus и ему подобными залегают ниже пластов с Paradoxides. Он показал нам две каменные страницы истории, сохраненные в непрерывной последовательности отложений. Уолкотту и его другу Дж. Мэтью — он работал в районе Нью-Брунсвика, где картина геологической отложений весьма неоднозначна и усложнена складчатостью — пришлось пересмотреть все данные, и, поскольку Уолкотт был настоящим ученым, он изменил свое мнение в соответствии с фактами. Он не стал убивать время — да-да, именно убивать время — в попытках подогнать факты к своим взглядам.

Не похоже, чтобы споры вокруг временной шкалы когда-нибудь прекратятся; знания накапливаются, временная шкала прошлого дробится и уточняется, ее разрешающая способность все увеличивается. Большую часть моей научной жизни я наблюдал, как медленно и постепенно международное сообщество ведет поиск удобной границы между кембрием и ордовиком; и в этом деле не последнюю роль играет трилобитовый хронометр. Какой бы отвлеченной ни казалась подобная задача, но я наблюдал взрослых людей, кипящих от ярости, по поводу этой метафорической миллисекунды в длинной истории жизни. Для эталонного разреза, по которому можно было бы определить границу кембрия и ордовика, предлагались самые разные местонахождения и на Ньюфаундленде, и в Юте, и в Китае, и в Норвегии — я побывал везде.

В Китае недалеко от городка Чаншань я напрямую ощутил еще одну эманацию времени. Наша команда работала на разрезе, который так или иначе включал ту спорную границу; мы — и я в том числе, счастливый и беззаботный, как жаворонок (или еще счастливее) — сидели на теплом склоне и собирали трилобитов. Над ухом время от времени жужжали какие-то насекомые, но я ничего не замечал, полностью погруженный в работу. Неожиданно меня пронзила боль в боку. Какое-то гигантское насекомое заползло под куртку, и я явно разозлил его размахиваниями молотком. Я вскочил на ноги, и на землю из-под куртки упал громадный шершень, самый большой из когда-либо виденных мною. Я не понимаю, как существо такого размера, да еще и налитое до краев ядом, может оторваться от земли, не говоря уже о том, чтобы лететь. Боль усиливалась, и я попытался заинтересовать переводчицу настоятельной неотложностью происходящего. Так как она не знала слова «шершень», я размахивал руками, жужжал, пронзал себя пальцем в бок, изображая укус. «Ага, — сказала она с теплой сочувственной улыбкой. — Пчела! Опасно нет!» Но к этому времени рисовые поля уже поплыли у меня перед глазами. К счастью, мой друг Дэвид Брутон все видел и сумел втолковать нашим распорядителям, что меня ужалила в живот не пчела, а один из вон тех летающих монстров. Один из рослых американцев, Джим Миллер, бережно нес меня по дорожкам вдоль лабиринта рисовых полей, петляя, сворачивая то направо, то налево. Человеку с низким IQ ни за что бы не выбраться на дорогу из этого лабиринта. Я помню, в какой-то момент мне привиделось, будто в полусне, что я гляжу со спины Джима в воду небольшого прудика с зарослями сладкой болотницы, и мелькнула мысль: «Мое время вышло». Все, кончилось мое время, кончилось прямо здесь, посреди Китая, в погоне за ответами, интересующими меня и еще горстку таких же идиотов. Вот мой миг, а вот тот, ушедший 489 млн. лет назад, и они связались в узел. На мгновение я почувствовал свою ничтожность перед лицом геологического времени.

К счастью, мы успели добраться до машины, которая домчала меня до Чаншаня. Приезд иностранца в начале 1980-х произвел целую сенсацию, и весь город явился провожать мое распростертое тело в «больницу» — ею оказалось незаметное строение с окнами без стекол. В оконные проемы тут же просунулось несколько десятков голов, чтобы получше все разглядеть. Похоже, такого развлечения у них давно не было. Помню я немного, но мне потом рассказали, что вздутую к тому времени опухоль вскрыли, рассекли стерилизованным ножом, выпустили довольно много крови. К ране приложили кашицу из растений. Удовлетворенно кивая, доктор сообщил через переводчицу: «Мы здесь для лечения комбинируем западную и китайскую медицину». Мне выдали аспирин — это была западная часть лечения, и громадный флакон с большими белыми таблетками из водорослей — китайская часть. Все это сработало, и уже через два дня я был на ногах. Забавно, что из-за этого случая я вскоре оказался некоторым образом посрамлен. Известный китайский профессор Лу Йен-Хао сказал мне, когда я выздоровел: «Я видел этих насекомых много раз, но вы первый, кого они покусали, — и, задумавшись на миг, добавил: — ну, кроме, может, крестьян». По возвращении в Лондон я рассказал специалисту по шершням из Музея естественной истории об этом случае. «Что же вы не привезли проклятую тварь, — была его реакция, — у нас в коллекции такой, кажется, нет».

Наука требует честности. Для той истории, которую я только что рассказал, не так уж важно, если я что-то приукрасил или даже придумал на забаву читателю, хотя, уверяю вас, я постарался изложить все в точности, как мне запомнилось. Но вот что категорически не разрешается ученому — так это умышленно вводить в заблуждение. И еще хуже, если лгут ради собственной славы. Именно так и получилось с «делом Депра».

Жака Депра, молодого геолога, приняли на работу в Геологическую службу Индокитая. Произошло это в самом начале XX столетия, когда территория нынешнего Вьетнама была французской колонией. То были годы героических геологов. Научные методы приоткрыли завесу над тайнами геологического строения Альп и Гималаев; казалось — еще немного и строение Земли целиком станет доступно дерзкому разуму. Поэтому так необходимы были экспедиции в дотоле неисследованные земли. Жак Депра обладал, несомненно, всеми необходимыми качествами: талантом, мужеством, энергией. К тому же он был заядлым альпинистом и собирал материал на самых недоступных вершинах. А еще он обладал даром реконструировать сложные геологические структуры в трех измерениях и вдобавок слыл неплохим палеонтологом. Сейчас уже практически не существует людей такого широчайшего кругозора. Нужно еще сказать, что добился он всего этого талантом и упорным трудом, выйдя за пределы уготованного ему происхождением круга мелких буржуа: просто герой нашего времени. Учитывая тогдашние французские классовые предрассудки и элитарность, это было действительно огромное достижение. Чтобы заработать себе репутацию, Депра был согласен трудиться на самых окраинах Французской империи, но даже и там местная французская верхушка презирала низкорожденных, презирали все, включая его непосредственного начальника, зловещего офицера Оноре Лантенуа, воспитанника элитарной французской школы. Но уже к 1912 г. Депра сделал себе имя; его неустанные, трудоемкие исследования на местности показали, что информация о европейских геологических структурах вполне применима к складкам и надвигам в Индокитае и, что самое замечательное, местные породы ордовикского возраста надежно датируются ископаемыми находками трилобитов. Среди находок оказались те виды, которые в районе Праги собирал и определял Иоахим Барранд: какое еще доказательство потребуется, если нашлись виды, описанные самым великим хранителем времени? Эти виды известны сегодня как Deanaspis goldfussi, Dalmanitina socialise Dionideformosa. Первые два знакомы по находкам из свиты (формации) Летна в Богемии, там они часто встречаются; практически во всех старых коллекциях в глубине ящика обязательно найдется один-два экземпляра этих трилобитов. Dionideformosa — более редкая форма из свиты (формации) Винице, но все равно она хорошо известна. Стало очевидно, что данные виды, зарекомендовавшие себя надежными временными ориентирами, имеют широкое распространение. Официальное описание экземпляров из Вьетнама составил коллега Депра, местный палеонтолог Анри Мансуи, оно вышло в Трудах геологической службы в 1912 и 1913 гг. Репутация Депра казалась неколебимой.