— Я ее не видел.

— Нет, видели, Оскар. Она открыла вам дверь. Вы сами мне сказали.

— Я не обратил на нее ни малейшего внимания.

— Однако кое-что вы все же заметили, Оскар, разве не так? Когда вы с Робертом пришли ко мне в первый раз, вы рассказали о том, что видели на Каули-стрит. Вы действительно сказали, что не можете описать экономку, за исключением одной детали. Вы обратили внимание на нечто красное. Теперь припоминаете?

— Да, — сказал Оскар. — Красная шаль или шарф, платок, или брошь…

— Или яркое родимое пятно на шее…

Оскар умолк и повернулся к зеркалу, висящему над камином. На каминной полке лежала пара венецианских карнавальных масок, сувениры, привезенные Вероникой из ее любимого города. Оскар провел пальцем по краю одной из масок, словно проверяя, осталась ли там пыль. Фрейзер встал и положил руку ему на плечо. Оскар поднял голову. Оба отражались в зеркале — необычная пара: последний портрет принца-регента кисти сэра Томаса Лоуренса, а рядом Данте, нарисованный Россетти.[95]Когда их взгляды встретились, Фрейзер улыбнулся.

— Оскар, давайте будем друзьями, — сказал он. — Забудем об этом деле! Поедем в Париж! Возьмем Роберта! У нас есть билеты Артура. — Он повернулся ко мне. — Вы ведь поедете с нами, Роберт? Я знаю, Вероника будет рада. Уговорите Оскара, если он будет отказываться. — Фрейзер снова повернулся к Оскару, который пристально смотрел в зеркало. — Вас нужно уговаривать, Оскар? Поедем, шотландец предлагает вам немного весеннего Парижа…

Оскар улыбнулся. Мне вдруг показалось, что его лицо превратилось в маску. Я не мог понять, о чем он думает — об О’Доннеле или Сюзанне Вуд и ее возможном участии в убийстве сына, или об Эйдане Фрейзере и его удивительном предложении присоединиться к нему и его невесте ради короткой поездки в Париж.

— Ответьте мне на один вопрос, Эйдан, — бесстрастно проговорил Оскар. — Когда мы встречались в последний раз, вы сказали, что собираетесь попросить миссис Вуд опознать отсеченную голову ее сына, но вы этого не сделали — почему?

— Потому что решил, что так поступать не следует, Оскар, — без промедления ответил Фрейзер. — Потому что вы и Конан Дойл сказали, что потрясение может ее убить. К тому же я обнаружил, что Беллотти, ваш друг Беллотти, готов опознать юношу.

Оскар прищурился.

— Вы беседовали с Беллотти?

— О да, — кивнул Фрейзер. — Я с ним беседовал. Он очень охотно и подробно отвечал на мои вопросы, и я много от него узнал.

— И он готов дать показания? — спросил Оскар, все еще обращаясь к Фрейзеру через зеркало.

— Он готов, однако вам нечего опасаться. Мы гарантируем конфиденциальность всем участникам его необычного клуба, не имеющим отношения к убийству Билли Вуда. Беллотти надеется вернуться в дело, как только закончится суд. Я обещал ему, что столичная полиция оставит самого Беллотти и его клиентов в покое, если они не будут давать поводов для публичных скандалов.

— Значит, Жерар Беллотти будет вашим ключевым свидетелем?

— Да, Беллотти совсем не так слеп, как делает вид. Вы ведь тоже с ним говорили?

— Да, — ответил Оскар.

— А он, случайно, не назвал настоящее имя Дрейтона Сент-Леонарда?

— Нет, — ответил Оскар.

— Я так и думал, — сказал Фрейзер. — Дрейтон Сент-Леонард, если верить Беллотти, nom de guerre Эдварда О’Доннела.

Наступило молчание.

— Ну, — наконец сказал Оскар, медленно отворачиваясь от зеркала и обращаясь непосредственно к нам. — Наверное, это все.

Он улыбнулся. Одна маска сменила другую. Я не мог понять, как он отнесся к словам Фрейзера, но настроение у него заметно улучшилось.

— Париж весной, вы говорите? — Он потер ладони. — Почему бы и нет? Спасибо за приглашение, Эйдан. Если Роберт свободен в следующие несколько дней, я тоже постараюсь перенести свои дела на другое время. — И вновь настроение у него стремительно изменилось, его охватило возбуждение. — Вы намерены похитить нас на ночном поезде, Эйдан? Или у нас есть еще время для новой бутылки мозельского?

Мы не уехали на ночном поезде. Мы остались на Лоуэр-стрит, семьдесят пять, и выпили две бутылки превосходного мозельского, после чего отправились в «Кеттнер» для легкого ужина — бараньи отбивные, жареный картофель и шпинат.

— En branches, я не a la crème[96], — проинструктировал Оскар официанта. — Я на жестокой диете, потому что собираюсь в весенний Париж!

Приближалась полночь, когда мы закончили ужин. Из ресторана я пошел домой пешком. Оскар взял кэб.

— Не беспокойтесь, Роберт, — сказал он, усаживаясь в экипаж, — сегодня я не собираюсь никуда заезжать. Я намерен вернуться домой и рассказать моей неизменно терпеливой жене, почему я уезжаю на неделю в Париж без нее, а потом я отправлюсь в постель. A demain, mon cher.[97]Наш поезд отходит в восемь сорок пять. Не опаздывайте.

Я пришел вовремя. Оскар тоже. Мисс Сазерленд появилась на вокзале Виктория в восемь тридцать утра. Она выглядела, во всяком случае в моих глазах, как принцесса из сказки: нечто среднее между Золушкой Перро и Снежной Королевой Ганса Андерсена. Она была в очень длинном черном пальто из бархата, с рукавами и воротником из белого горностая. Руки прятались в серебристо-серой муфте, а великолепные рыжие волосы — под меховой шляпкой такого же цвета. Высокая и стройная, она гордо несла свою прелестную головку, но в ее светло-зеленых глазах плескалось веселье. Мы ждали на условленном месте под станционными часами, Вероника шла к нам в сопровождении отряда носильщиков с чемоданами, как настоящая императрица, и толпа инстинктивно расступалась перед ней. Она приблизилась к нам и приветствовала каждого поцелуем (мне их досталось целых два!), ее манеры поражали своей удивительной естественностью.

— И где, интересно, Эйдан? — спросила она. — Он все это задумал, а сам еще не явился!

— Мне показалось, я его видел, когда приехал сюда, — ответил Оскар, — но, видимо, я ошибся.

Мы принялись оглядываться по сторонам, мимо нас проходили толпы людей, со стороны платформ катился сплошной поток пассажиров, то и дело звучали пронзительные свистки. Оскар посмотрел на часы у нас над головами.

— Нам пора садиться в поезд, — сказал он. — В противном случае мы опоздаем. У вас есть билет?

— У меня есть, — сказала Вероника, небрежным жестом доставая из муфты билет. — А у вас?