- На Пироговской живет, внизу там. Глебом зовут. А контактирует... Ну, со мной контактировал, с Калмыком. В 'Неваде' иногда зависает.

Ахренеть, - думаю. - Ахренеть.

- Ладно, - прошептал Призрак, вложив в ухо крохотную черную ракушку. - Пора с этим завязывать. Окуляр, давай первого.

Влажный шлепок, будто в голове у Баркаса сработала микробомба. Из пробитого глаза брызнула кровь, округленное лицо стоявшего в полуметре Варяга оросило мелкими каплями. Он дернулся синхронно с 'догом', и я изначально подумал, что пуля достала его тоже. Визуально выражение их лиц было схоже, с той лишь разницей, что Баркас уже был мертв. Хотя и продолжал стоять на ногах.

Тягач дернулся к кобуре и уже было собрался сместиться с открытого пространства, как его окликнул Призрак.

- Не спеши подохнуть, Варяг.

Тот замер, покосился на деревянный домик, пригляделся к щели. Он все понял. Когда мы вышли с другой стороны, по его лицу скоростным поездом пробежал целый ряд эмоций. От искреннего удивления, минуя попытку изобразить радость - ну как если бы мы повстречались тут случайно, - до крайней степени взволнованности и выражения глаз, с которым обычно говорят 'я тебе сейчас все объясню'. Вроде как мы его тут с любовником застукали.

- Салман... А вы что, следили, да? Молодцы, хорошая работа, - он кивнул на шмякнувшийся к его ногам труп Баркаса. - Призрак, ну конечно... Снайпер с тобой работает, Калмык был прав?

- Оружие на землю брось, - тихо попросил Призрак. - Только не глупи, а то без руки останешься.

Я на всякий случай держал палец на курке 'абакана', хоть и понимал, что вряд ли Варяг попытается использовать свой тетешник. Он осторожно вытянул пистолет из кобуры и положил возле своего связного. Наполняющаяся лужа крови тут же овладела им.

- Как же так, Варяг? - Я стал в метрах двух от него, посмотрел в забрызганное кровью, ранее казавшееся мне таким добрым и открытым лицо. - За что ты меня, а?

Призрак остался у меня за спиной. Он всегда соблюдал нейтралитет в вопросах, которые его не касались.

- А что ты хотел, Глеб? - лицо у Варяжского переменилось, колючий холод забрался в некогда добрые глаза душевного громилы. - Или ты, может, считаешь себя каким-то особенным? Заговоренным? В режиме бога? А помнишь, мы с тобой однажды жрали водку в 'Неваде' и я спросил: Салман, мы с тобой друзья? Напомнить, что ты ответил? Ты сказал, что у тебя больше никогда не будет друзей. Тогда в чем проблема? Чего ты меня на душу пробиваешь? Если ты мне не друг, то кой хрен ты тут задаешь эти вопросы? 'Как же так, как же так'... Вот так. Один хрен снайпер завалит, чего мне тут перед тобой исповедоваться?

- Да так-то оно так, Паша. Только вот знаешь, чего ты не понял? - Я отвел взгляд в сторону, поднял глаза к голым верхушкам деревьев. - Я могу назвать кого угодно 'другом'. Нет в этом никакой проблемы. Да хоть братом. Хоть кем хочешь. Но если мне это будет нужно, - наши взгляды встали на одну линию, - я без угрызений совести выстрелю ему в затылок и заберу его взяток. Помнишь, когда мы зимой отбивали хату у Качуринских? Ты взял то, что было в мешках, а я - в банках. Помнишь? Так вот я ни хрена домой не донес. По пути шпана обсела, пришлось сбросить. Ты хавал макароны, а я до марта слюнями давился. Я не считал тебя своим другом, и тем не менее не тронул тебя. А приходил за этим дважды. Понишь, в январе? ? Он наверняка помнил. Я тогда был похож на обтянутый целлофаном скелет, вторая зима давалась нелегко. - Варяг, я давно отвык пользоваться ярлыками вроде 'друг', 'недруг' или еще там чего. Для меня это пустые слова. Для меня существуют люди, которых я уважаю, и которых нет. Ты был в числе первых, пока не стал стукачом. Все остальное - просто ненужный треп.

Варяг блеснул влажными зубами, выкривил губы. Его глаза ехидно сверкнули под косматыми бровями.

- Стукачей, говоришь, презираешь? А за твоей спиной кто, как думаешь? Как называется то, что он делает? Если он сливает тебе, где что можно прихватить и у кого что можно забрать, то он - кто? Не стукач? Или считаешь, что тех, кого он тебе сдал, того стоили? Они заслуживали, чтоб Салман врывался к ним посреди ночи и вскрывал глотки? А? Тем не менее, ты ведь его не презираешь. Не сторонишься, не собираешься пустить ему пулю под темя. Что ж так? Что ж за выборочное презрение к стукачам? Да и... неужели ты и вправду думаешь, что он никогда и никому тебя не сбросит? Твой отсчет пошел, и рано или поздно он сдаст тебя точно так же, как до этого сдавал тебе других. - Он выждал паузу, которую я, впрочем, ничем не заполнил. У меня имелись соображения относительно деятельности Призрака и своего к этому отношения, но озвучивать их сейчас было бы неуместно. - Я не собираюсь себя отмазывать, Глеб. У меня были причины для содействия 'догам', и я всегда знал, на что шел. У них есть люди везде. Скоро они подомнут всю Винницу, Глеб. И хочешь ты этого или нет, тебе придется батрачить на них.

Я молча оглянулся на Призрака. Он курил, на его невозмутимом лице появились признаки скучнятины. Да это ж целая драма, - было написано в его слегка помутненных глазах. - Попкорну не хватает.

- Если пробило на слезу, можно вовлечь незаинтересованное лицо, - сказал он, повернув голову вбок. На серую пятиэтажку, возвышающуюся по ту сторону заросшего футбольного поля и небольшого садика с запущенными фруктовыми деревьями. Значит, именно оттуда за нами наблюдает наш бессловесный друг Окуляр.

- Нет, Варяг, не придется.

Я щелкнул переключателем на "абакане", перевел его в режим одиночной стрельбы. Бородатый обладатель золотой медали, чемпион Европы по метанию молота Варяжский воспринял это спокойно, не истерил, не ныл, не проклинал. Не намеревался сбежать или поднять с земли ствол. Держался стойко. И даже когда я резко вскинул автомат к плечу и без раздумий сдавил курок, лицо у него не изменилось. Он вздрогнул, когда пуля пробила сердце. Одежда на груди начала напитываться кровью, он приложил раскрытую ладонь ко входному отверстию, с напряженным удивлением посмотрел на окровавленные, дрожащие пальцы. Затем взглянул на меня, в его подернутых туманом глазах, сверкнуло избавление.

- Свидимся... Салман... - слетело с его губ, и он рухнул на землю.

Суеверен ли я? Понимал ли я, что совершил убийство в парке, где упокоены пятнадцать тысяч винничан? Да, понимал. Но мне было все равно. Если умершие не поймут моего поступка, то, значит, не поймет никто. Образовавшееся во мне внутреннее опустошение было хуже, чем нарушение их покоя.

Я убил Варяга.

- Будем считать, сделка состоялась, - сказал Призрак, вытащив меня из глубины какого-то невидимого колодца. - Три мешка белой на твоем схроне в Ленинском пенсионном. Там же найдешь свой укорот, пару рожков и бронь - это от меня. Долю Игнатьева я отдал Иванычу за алабая. У Дьяка остались жена и двое детей, так что его долю и долю Перната я отправлю им.

- А остальное?