Прямо напротив речного порта на якоре стоит полуброненосный фрегат «Герцог Эдинбургский» из состава эскадры адмирала Бутакова. Вечерний ветерок лениво полощет Андреевский флаг на корме, а стволы его орудий направлены прямо на город. Так сказать, воплощенная смычка армии и флота.

Дополнительный ущерб торговле, которой раньше жила эта арабская Венеция, был нанесен смутой, сопровождаемой грабежами и резней, которая воцарилась ныне в центральном Ираке. Арабы с персами и курдами режут друг друга, и все вместе – турок. Сунниты режут шиитов, и наоборот. Впрочем, время от времени и те, и другие отыгрываются на малочисленных христианах, и те бегут оттуда или на восток в Персию, или на север, поближе к Эрзеруму и Карсу, где сейчас расквартирована русская армия.

Мы обошли этот кипящий котел стороной по широкой дуге. Нам некогда разнимать их, да и желания на то особого нет. Потом, после Сирии и Палестины, этим займутся совсем другие люди. Задача же Персидского корпуса – заняв Басру и окрестности, не допустить того, чтобы в этот полыхающий межнациональный костер кто-нибудь со стороны смог подбросить еще дровишек.

Британская империя пусть и сильно ослаблена, но еще жива и старается огрызаться. Здесь, в Басре у Насыр-паши, как раз перед нашим приходом гостила миссия некоего майора Смита. Басра вообще-то до самого последнего времени была важным пограничным пунктом на границе Оттоманской Порты с Персией и аравийскими племенами. Если первые все время стремились ее завоевать, чтобы отрезать турок от выхода к Персидскому заливу, то вторые просто и незатейливо приходили пограбить. Так что стамбульские султаны держали тут довольно сильный гарнизон, в основном состоявший из кавалерии, но имевший в своем составе и пехотные, и артиллерийские части. Когда еще в апреле русский император Александр II объявил войну Оттоманской Порте, часть войск отсюда забрали на север.

Но все равно гарнизон Басры оставался достаточно сильным для того, чтобы противостоять персидскому вторжению или набегам немирных арабов, уже в это время исповедовавших ваххабизм.

После того как Оттоманская Порта пала, разрушенная нашим ударом, Насыр-паша, бывший губернатор провинции Басра, объявил себя независимым властителем-эмиром и немедленно вступил в сношения с англичанами. Тот самый «майор Смит» тут же объявился здесь, как чертик из табакерки.

Когда 1 января нового, 1878 года наш корпус подошел к персидскому городу Хорремшехру, что в тридцати пяти километрах к востоку от Басры, Насыр-паша тут же двинул навстречу нам свои войска, оставив в городе лишь три сотни пехотинцев гарнизона. В основном его войско состояло из кавалерии, как из бывших регулярных турецких частей, так и нанятых на английские деньги арабских разбойных племен. Численно силы эмира Басры превосходили наш корпус примерно в два – два с половиной раза, но не все в этом мире меряется численным превосходством.

Сражение произошло примерно на половине пути до Басры, на ровной как стол каменистой равнине на левом берегу реки Шатт-эль-Араб, очень удобной для действий кавалерийских частей. Эмир Басры и его британские советники считали, что в этих условиях на их стороне все преимущества, но они жестоко ошибались.

Когда в воздухе над рядами турецкой и арабской кавалерии начали рваться наши первые шрапнели, выкашивая по десятку и более всадников разом, Насыр-паша бросил на наши цепи все свое воинство. Но не тут-то было. Не зря я с таким упорством выбивал для корпуса картечницы Гатлинг-Горлова. Когда туркам оставалось проскакать до наших цепей не более трехсот метров, заряжающие завертели ручки привода этих адских машинок, являвшихся прямыми предками наших пулеметов, а наводчики повели стволами вдоль турецкого строя. Раздался ужасающий треск, и поле боя затянуло сизым пороховым дымом.

По моему совету генерал Скобелев расформировал батареи, передав по одной картечнице в каждую роту, в прямое подчинение ротному командиру, как оружие непосредственной поддержки пехоты. Сорок восемь картечниц – тридцать шесть в составе 1-й гренадерской дивизии и двенадцать в составе сводной гвардейской бригады – каждая из которых выпускала по четыреста пуль в минуту, произвели в плотных рядах турецких и арабских кавалеристов просто кошмарное опустошение. Лошади рушились на полном скаку, вставали на дыбы, сбрасывая мертвых всадников, конские и человеческие трупы громоздились беспорядочными кучами, а по тем, кого случайно миновала доля сия, часто и беспощадно вели прицельный огонь из винтовок Бердана русские пехотинцы. Не зря же мы переучивали их с залпов на прицельную стрельбу по отдельно выбранной цели.

Меньше минуты такой бойни – и все было кончено. Немногочисленные уцелевшие всадники из задних рядов, которых прикрыли от пуль тела их товарищей, развернув коней и беспощадно нахлестывая их плетьми, бросились наутек. Проводив их несколькими длинными очередями, картечницы наконец умолкли, и над полем боя повисла томительная тишина.

– Да уж, повоевали, – чихнув от забирающегося в нос и глотку порохового дыма, сказал стоявший неподалеку от нас полковник Анчутин, командир Ростовского гренадерского полка.

Генерал Скобелев в ответ махнул рукой, и пехотные цепи двинулись вперед мерным шагом. А с флангов с гиканьем и улюлюканьем рванулись вперед сводная Кавказская казачья кавалерийская дивизия и 1-я казачья Донская кавалерийская дивизия, с намерением догнать беглецов и изрубить их в капусту. Сводный Кубанский кавполк и Пластунский батальон остались в резерве.

Еще одно побоище произошло у наплавного моста через Шатт-эль-Араб, напротив города, где казаки настигли беспорядочно столпившееся воинство Насыр-паши. Эмир Басры вместе со своей свитой был затоптан в свалке. Спастись сумели только те счастливцы, кто успел переплыть реку до начала мясорубки. Они и принесли в город известие об ужасающем разгроме, постигшем его недавнего властителя.

А вот «майор Смит» пропал бесследно, будто растворился в воздухе. С этими джентльменами всегда так происходит – как только наступает время призвать их к ответу, так они тут же исчезают, не прощаясь.

Все было кончено, и еще до заката русские части вступили в город. Сопротивление остатков гарнизона было слабым и разрозненным, отдельные его очаги беспощадно подавлялись гренадерами. Сами же горожане безмолвствовали. «Народный телеграф» уже донес сюда весть о том, что стало с теми, кто вздумал побунтовать после взятия нашими войсками Стамбула. Заняв дворец эмира, генерал Скобелев приказал доставить к нему всех старейшин городских кварталов. А когда это было сделано, то объявил этим седобородым достойным мужам, трясущимся от страха, как осенний лист на ветру, что с сего момента город переходит под руку русского царя и всем его жителям гарантируется жизнь, достоинство и сохранность имущества. Все находящиеся в рабстве христиане должны быть отпущены на свободу немедленно и безо всякого выкупа. А буде такие рабы найдутся в каком-нибудь доме, то его хозяин, со всеми чадами и домочадцами, будут немедленно повешены на пеньковых веревках прямо на собственных воротах, а все их имущество отойдет в русскую казну. Скобелев – он такой, сказал – как отрезал.

С утра в городе, как ни в чем не бывало, открылись лавки и зашумели базары, а к эмирскому дворцу потянулись тонкие струйки вчерашних невольников, получивших свободу из рук «Белого генерала» – так они стали называть Скобелева. Кого только среди них не было. Греки, сербы, болгары и армяне из бывшей Оттоманской Порты, жертвы кавказских людокрадов из Российской империи. В основном – глубокие старики и старухи, зажившиеся на свете, но были среди них и совсем еще дети.