Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У кого вообще сейчас было время, чтобы проверять, что там, в разделе «Генриетта Поможет»? Кэтлин на больничном. Никто не заметит, если колонка будет выглядеть несколько иначе, чем обычно.
Нельзя бросать эту девушку в беде. Кем бы она ни была, я сделаю для нее все. Как для своей лучшей подруги.
Безумная затея.
Но до сих пор никто так и не заметил подвоха с письмами.
Просто безумная.
Да и что вообще случится? Я и так скоро уволюсь.
Кажется, я сошла с ума.
Сердце бешено стучало в груди, когда я вложила письмо и свой ответ в большой конверт, подписав «Для миссис Махоуни, в оформительский отдел. Разместить на первой странице».
Совсем спятила.
Знакомый гулкий голос прогудел, кажется, из коридора:
– МИСС ЛЕЙК? ЕСТЬ ЗДЕСЬ КТО-НИБУДЬ?
Словно сирену включили в пустом зале.
– Уже иду, миссис Бёрд, – я приготовилась к очередной порции ее воплей.
– КРИЧАТЬ СОВСЕМ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО, – крикнула она.
Положив конверт, предназначавшийся миссис Махоуни, в лоток внутренней почты и убеждая себя, что все пройдет, как по маслу, я поспешила на зов сирены.
Папка отправилась к миссис Махоуни, а затем в типографию. Если я и сожалела об этом – а я думала об этом каждую ночь, то было уже слишком поздно. Письмо попадет в журнал. Я пыталась отвлечься от этой мысли, как могла, к тому же, спустя две недели и один день своего отсутствия в редакции можно было развешивать флаги – вернулась Кэтлин.
Я как раз несла в ее каморку канцелярские принадлежности, когда ее улыбающееся личико появилось в дверях общего коридора. Она взмахнула руками, будто танцевала джаз, и прошептала «Привет». Ее горло все еще болело, но она вновь была с нами.
Я давно так не радовалась.
– Кэт, как я рада тебя видеть! – я заключила ее в объятия. Наконец-то вернулась моя подруга, и ее работа, которую взвалила на меня миссис Бёрд, была совершенно ни при чем. Мне так ее не хватало! Редакция прямо-таки осиротела без нее.
– Пока ты болела, миссис Бёрд была все равно что злющий медведь, – сообщила я ей. – Но она поминала тебя добрым словом.
Это был комплимент, но Кэтлин перепугалась.
– Да не переживай, все хорошо, – успокоила я подругу. – Она говорила, что ты соображаешь, что к чему, и получше всех нас, вместе взятых.
– Ничего себе, – прохрипела Кэтлин. Услышать подобное от начальницы для нее было сродни чуду.
– Думаю, без тебя она соскучилась, – улыбнулась я, зная, что миссис Бёрд скорее бросится под автобус, чем признается в этом.
Кэтлин была неимоверно довольна собой, и вполне заслуженно.
За все время ее отсутствия я дважды спрашивала капитана Дэвиса, есть ли какие-то новости о моем переводе на полную занятость. Их не было, и это пугало меня.
Несколько раз я навещала Кэтлин во время болезни, но видеть ее здесь, на работе – совсем другое дело, и настроение мое сегодня было лучше, чем когда-либо за последние несколько недель.
Мы с ней болтали в коридоре. Вчера миссис Бёрд отослала меня с очередным Важным Поручением, заключавшимся в том, что в «Фортнум и Мейсон» я должна была разыскать масло в жестяной упаковке. Военной корреспонденткой здесь и не пахло, и я всячески приукрасила свои похождения, чтобы позабавить Кэт, и она подумала, что у меня все хорошо.
Я как раз дошла до сценки, в которой одновременно играла роль двух клерков, мужчины с попугаем и свою собственную, когда неожиданно вовремя пришел мистер Коллинз, и Кэт настояла на том, чтобы я пересказала все с самого начала. Я с усердием принялась за дело, и в редакции впервые за долгое время раздавался искренний громкий смех.
Ни Кэтлин, ни мистер Коллинз еще не успели переодеться. Размахивая новеньким сшивателем для пущего эффекта, я подбиралась к развязке.
– И он отвечает: «Я так не считаю, а ты, Морин?» – закончила я с блеском, и мои коллеги снова расхохотались.
Как раз когда вошла миссис Бёрд.
Едва увидев ее, я поняла – быть беде. Очень большой беде.
Она молча скользила по коридору, будто на колесиках, бесшумно, без привычного шелеста и шуршания, в гробовой тишине. Лицо ее было словно из камня, но не суровым, как обычно, а ядовито-зловещим. Я отвела взгляд, едва увидела ее глаза.
Кэт и мистер Коллинз стояли к ней спиной, но увидев, что я перестала улыбаться, обернулись, давая ей пройти. Она не обратила на них ни малейшего внимания – ее взгляд был прикован ко мне.
Мистер Коллинз прищурился и поочередно посмотрел сперва на меня, затем на нее.
– Доброе утро, миссис Бёрд, – вежливо поздоровался он.
Ответа не последовало.
– Доброе утро, миссис Бёрд, – эхом отозвались мы с Кэт.
Миссис Бёрд не сводила с меня глаз, полных холодной ярости. Мы не сдвинулись с места. Меня словно пригвоздили к полу, Кэт застыла от ужаса, а мистер Коллинз ждал, чем все закончится.
Миссис Бёрд, не опуская взгляда, извлекла из своей бездонной черной сумки лист бумаги.
– Перед вами письмо, – зловещим голосом процедила она.
В минуты гнева от ее воплей закладывало уши, но сейчас все было намного хуже. Обычно можно было переждать бурю, когда она была не в себе, и я всегда знала, что спустя какое-то время мы обязательно посмеемся над ней вместе с Кэтлин или Банти.
Но сегодня все было иначе. Случилось что-то ужасное. Лицо ее было белым, как мел, а сама она была словно снаряд с горящим запалом.
– Перед вами письмо, которое я получила, – стиснув зубы, продолжала она. – Ввиду того, что моей помощницы не было на месте, я была вынуждена вскрыть его сама. Мисс Лейк, не желаете ли вы узнать, о чем оно?
Кажется, я кивнула в ответ.
Сверкая глазами, она передала листок мистеру Коллинзу.
– Мистер Коллинз, будьте так любезны.
Тот молча принял письмо из ее рук. Я надеялась, что он скажет хоть что-нибудь, чтобы разрядить обстановку – ему всегда это удавалось, но сейчас он беспрекословно подчинился и принялся читать вслух.
– Дорогая миссис Бёрд, я – Эйлин Тредмур, мать супруги Мечислава Вардынского, состоявшей с вами в переписке.
Мистер Коллинз посмотрел на миссис Бёрд, перевел взгляд на меня. Я побледнела так сильно, что едва удержалась от того, чтобы не свалиться в обморок. Услышав знакомое имя, я поняла, что все кончено.
– Читайте дальше, мистер Коллинз, – с ужасающим спокойствием проговорила миссис Бёрд.
Мистер Коллинз, как следует откашлявшись, продолжал:
– Миссис Долли Вардынская – моя дочь. Ее настоящая фамилия – Тредмур, и ей всего семнадцать лет. Еще месяц назад она жила в родительском доме в Аксбридже.