– Это все лирика… Метафора… И вообще, это все ненаучно… Я атеист! Никто с меня ничего не спросит! И вообще я ни в чем не виноват… Это Тарас. Он затеял, ему и отвечать!

* * *

Иннокентий Свиркин принадлежал к тому типу мужчин, которые полагаются исключительно на свой рассудок. Он не страдал рефлексиями, не поддавался женским слезам и был до мозга костей материалистом.

Конечно, в этой безумной, современной жизни ему часто приходилось нервничать, но он быстро справлялся с собой. Потом мудро старался избегать тех людей или те ситуации, по вине которых он нервничал.

С глаз долой – из сердца вон!

Он никогда не вспоминал об истории с Климом. Так ему и надо. Клим сам виноват! Нечего было руки распускать… Клим Иноземцев заслужил свое изгнание.

Иннокентий Свиркин был уверен, что живет правильно.

Не бедствует, на кусок хлеба с маслом хватает, в курсе всего, что происходит в мире. У него, у Свиркина, все под контролем! На любой каверзный вопрос он даст ответ. На каждое происшествие (а ведь всего не избежишь!) у него уже заранее подготовлено алиби.

Не был, не состоял, ничего не знаю.

Поэтому идите все к черту…

Но сейчас, после разговора с Вероникой, бывшей одноклассницей, он чувствовал себя очень странно.

Оказывается, в его жизни было то, о чем он не знал. К чему не сумел подготовиться.

Тарас хотел его убить. И убил бы, если б яд кураре был ядом, а не раствором марганцовки… Тарас был готов принести его в жертву! То есть плохо не то, что хотел убить, а что он, Кеша Свиркин, так и не догадался об этом.

Был не в курсе. Целых двадцать лет! Целых двадцать лет принимал из рук своего «убийцы» деньги…

Если бы Тарас был убийцей вообще – то есть убивал всех кого не лень, – Кеша принял бы от него деньги. Но принимать деньги из рук СВОЕГО убийцы…

Впрочем, как уже было сказано, Кеша не позволял себе рефлексировать. Он был мудр, и рассудок у него всегда главенствовал над сердцем.

«Надо с Тараса еще денег стребовать! – вдруг озарило Кешу Свиркина. – За моральный ущерб… Пусть до конца жизни со мной расплачивается!»

Кеше моментально полегчало. Он даже развеселился! Он снова в курсе всего, и он сумеет воспользоваться этим… Выходит, даже на марганцовке можно подзаработать. Ай, спасибо Одинцовой…

Ликуя, Свиркин вприпрыжку бежал к метро. Чтобы сократить дорогу, свернул на пустырь – там недавно снесли старый дом, а теперь, как водится, собирались построить на его месте офисный центр. Нырнул под заградительную сетку.

Строительный мусор уже увезли, остались только кучи песка да кое-где битые кирпичи.

– Эй, куда? – сердито закричал невесть откуда взявшийся сторож. – В обход иди, мужик!

Кеша сделал вид, что ничего не услышал. Тем более что до конца пустыря оставалось совсем немного. Не возвращаться же?

Он демонстративно отвернулся на бегу. В этот момент наступил на кирпич, потерял равновесие и… упал в яму.

Бумс!..

Слава богу, ничего не расшиб. Испачкался только немного.

Матерясь, сторож вытащил Кешу из ямы, выпроводил с пустыря. Стоя за оградой, Свиркин отряхнулся.

«Ну вот, брюки теперь в земле… Отстираются ли?» – с неудовольствием подумал он. Этот сырой, затхлый запах…

«От тебя смердит», – сказала Одинцова. Вот теперь от него, от Кеши, действительно пахнет могилой! Он невольно вспомнил то, как сидел в склепе Черного Канцлера, давясь от хохота. Тоже этот сырой, затхлый запах…

«Ты мертв. Ты уже двадцать лет как мертв. Тебя убил Тарас», – сказала Одинцова.

Стерва.

Кеша никогда не связывался со стервами. Один раз уже обжегся… Чудом удалось отбиться от алиментов. С тех пор он очень вдумчиво выбирал себе подруг жизни. Не дай бог попадется такая, как эта Вероника, так всю душу вытянет… В данный момент он сожительствовал с приезжей из Молдавии. Она была на десять лет старше. У нее было двое своих взрослых детей в Кишиневе. Ни при каком раскладе забеременеть она не могла. Очень усердная. Любила убираться. Превосходно готовила мамалыгу…

Иннокентий Свиркин нигде не работал. Он был рантье – сдавал двухкомнатную квартиру, которую получил от деда-ветерана. Сам жил в однушке родителей – они тоже умерли. Сидел с утра до вечера за компьютером, в Интернете, играл на бирже. Иногда очень удачно… Тарас до последнего времени тоже платил регулярно – за молчание. Так и сказал: «Молчи, Кеша, никуда не высовывайся, с одноклассниками не встречайся! Как будто нет тебя…» Как-то Свиркин права хотел получить, но после нескольких поездок с автоинструктором понял, что только ненормальные могут ездить по Москве. Он, разумный Иннокентий Свиркин, этого делать не мог.

«Ты мертв. Ты так и остался семнадцатилетним. Не муж, а мальчик… Не способен на поступок. Ты умер. Ты умер…»

Сырой, затхлый запах земли.

Он – никто. Его нет! А все, чем он обладает, выражаясь языком метафор, – лишь красивый обелиск… «Здесь лежит Иннокентий Свиркин. Он умер в расцвете лет. Его отравил его приятель».

Кеше Свиркину вдруг стало холодно – несмотря на то что вечер был теплый. Ему стало страшно.

Он минуту рассматривал свои испачканные землей ладони, а потом шустро повернул назад.

Где эта улица, где этот дом… Двадцать лет туда не заходил!

Рванул на себя дверь – она не поддалась. А, тут домофон… Что же делать?

Номер квартиры он помнил прекрасно.

Набрал цифры.

После нескольких гудков отозвался мужской голос:

– Да?

Голос был незнакомым и знакомым одновременно. Звук этого голоса вызвал в душе Кеши Свиркина целую бурю эмоций. Он перестал соображать, что говорит, что делает… Рассудок у него полностью отключился.

– Клим… Клим, это я! Я, Кеша! – Свиркин всхлипнул, вытер слезы чумазой ладонью. – Клим, открой… Я должен с тобой поговорить!

Домофон молчал.

– Клим!!! Открой мне… Клим, я виноват. Клим, прости меня!..

Домофон не ответил. Потом вдруг раздался щелчок и звук зуммера. Это значило, что дверь открыли.

Кеша Свиркин вошел в подъезд.

Он помнил, что надо подняться на четвертый этаж.

Но почему-то не стал вызывать лифт.

Опустился на колени.

Плача и причитая, он полз на четвертый этаж на коленях…

А на брюки ему было глубоко наплевать.

* * *

– …Уф. Вроде сентябрь, а жара как летом! – Светлана Викторовна поставила сумки на кухонный стол, начала разбирать их. – Творожок будешь?

– Нет, спасибо, – вежливо ответил Тарас. – Вы были у них?