было порядочно, — помнил почти всё. И как он, опрометью выскочив из дома, помчался в город. И ресторан. Потом второй раз ресторан. Он помнит, как Сульгун тащила его по безлюдным улицам и он по дороге рассердился на нее, стараясь объяснить, что никто не имеет права засылать к ней сватов, потому что он, Аман, любит ее. Он помнит, как обнял и поцеловал свою любимую. Он помнит, как покорно пошел к ней в дом. Он помнит, как ласково отвела его сюда, в эту комнату, тетушка Дурсун и сказала, чтобы он не стеснялся и ложился спать.

Да, он все помнит. Но понять своего поведения не может. Пьяный молодой человек приходит в дом девушки и укладывается спать.

Боже, какой стыд! А еще не решался прийти и познакомиться с ее матерью, хотя она несколько раз просила его. Зато теперь он предстал перед своей будущей тещей во всей красе. Его мать никому бы такого не простила. А тетушка Дурсун не упрекнула его, даже, наоборот, старалась утешить.

Лучше бы она раскричалась и вытолкала его, пьяного, из дома. Что теперь делать? Как он покажется ей на глаза? Почему Сульгун не разбудила его? Наверно, она уже ушла на работу. Будь она дома, было бы все-таки проще.

Аман оделся, застелил постель и, не зная, что делать, стоял посреди комнаты.

Тихий голос тетушки Дурсун вывел его из оцепенения.

— Как тебе спалось, мой хан? — спросила она.

Покраснев до ушей, Аман открыл дверь.

— Спасибо, очень хорошо, очень, — пробормотал он, низко опустив голову.

— Не прячь глаза, хан мой, не надо, — старалась подбодрить его Дурсун. — Чего в молодости не бывает. Сульгунджан хотела разбудить тебя пораньше, а я не велела трогать. Ступай, умойся, чай на столе.

— Стыдно мне, тетя Дурсун. Гнать меня надо, а не чаем поить, — не поднимая головы, проговорил Аман. — И на работу я опоздал.

— Если ты сегодня опоздал, — назидательно сказала Дурсун, — завтра начнешь пораньше. А сейчас умойся и иди к столу. Тебя завтрак ждет. Для тебя готовила. Не пропадать же добру?!

Наверно, все матери на свете похожи друг на друга. Сколько раз и у себя дома слышал он такие слова.

За столом тетушка Дурсун не докучала Аману разговорами, только подливала чай и подкладывала еду. Заметив, что он осторожно отодвинул тарелку, она спросила:

— Ты уже поел? Или тебе не понравились мои голубцы?

— Спасибо, все очень вкусно, — ответил Аман и поднялся. — Больше мне нельзя задерживаться. У меня, вы же знаете, сердитый отец. Он до грамма подсчитывает собранный хлопок. Мне и так влетит. А если я еще задержусь, он поднимет шум. Спасибо вам за все. Простите меня, что доставил столько хлопот.

— Ну, раз так, иди, хан мой, — сказала Дурсун, провожая парня до дверей. — Маме передай от меня большой привет. Она тут приходила ко мне, да ни с того ни с сего встала и ушла. Что она вдруг заторопилась, я и не знаю. Так мы с ней ни о чем толком и не поговорили.

— Будьте здоровы. Еще раз спасибо. А мама к вам непременно придет, и вы с ней обо всем поговорите.

XIX

Обложившись толстенными папками, Караджа Агаев, не поднимаясь, просидел до самого вечера. Все искал, искал. Он переночевал в колхозной гостинице и с рассветом продолжал ревизию. Поскольку перелистывание бумаг желанных результатов не давало, Агаев стал вызывать к себе то одного, то другого колхозника, задавая каждому множество вопросов. Однако ни один ответ не пришелся ревизору по душе, и он все больше и больше хмурился. Карадже Агаеву было приказано поймать, так сказать, бывшего председателя за руку. Но как ни старался ревизор, ни махинаций, ни воровства обнаружить ему не удавалось.

На третий день ревизии он нашел людей, которые были не в чести у Тойли Мергена. Но и тут его ждало разочарование — никто не захотел клеветать на бывшего председателя.

Кособокий Гайли не ждал приглашения. Он явился к ревизору сам и прямо с порога предложил свои услуги:

— Если ты за столько лет, Караджахан, не сумел узнать Тойли Мергена, хотя немало чая у него выпил, я тебе расскажу, кто такой наш бывший председатель!

Ревизор так обрадовался приходу Гайли, а еще больше его многообещающим словам, что подумал: "Я, кажется, открыл крышку сундука с золотом".

— Говорите, говорите, старина! — засуетился от нетерпения ревизор. — На какие средства Тойли Мерген построил дом? Может быть, зятья подбросили ему деньжат, продавая ворованные арбузы? На честно заработанные деньги такой дворец не построишь!

И опять ревизор услышал не то, что хотел.

— А я-то думал, Караджа, что ты — человек умный, — презрительно посмотрел на него Кособокий. — Сидишь в конторе за столом с телефоном, небось, и секретарь есть. А такой ерундой занимаешься. Нет, ты не оправдал моих надежд. — Гайли сдвинул на лоб шапку и продолжал: — Я собирался рассказать тебе, какой мой зять грубиян, даже деспот. А тебя вон что интересует. Спросил бы у самого Тойли Мергена. Он тебе точнее всех ответит. Может, и наорет на тебя, но скажет правду. Хоть он и грубый человек, но настоящий мужчина и в чужой карман не залезет. Так что послушай моего совета, не отрывай людей от дела и сматывайся отсюда!

Довольный собой, Кособокий Гайли обнажил свои желтые зубы в улыбке и, даже не кивнув ревизору, вышел.

Карадже Агаеву и правда следовало бы убраться из колхоза. И для него было бы лучше, и для репутации его учреждения, и для пославшего его начальника.

Но слишком слаб, слишком ничтожен был Караджа Агаев, чтобы признаться даже себе в бессмысленности своих поисков. В ушах гудели слова Каландара Ханова: "И освободить можем!" Поэтому он снова и снова склонялся над папками и перебирал пожелтевшие бумаги. Надо лечь костьми, но сделать все, чтобы уважить Ханова. Если бы это было не так важно, не стал бы председатель райисполкома приглашать к себе на плов Караджу Агаева и поить его дорогим ромом.

Один день сменял другой, а ревизор, осунувшийся и небритый, все еще терся грудью о бумаги.

Если Караджа Агаев все больше нервничал и суетился, то Дурды Кепбан, в противоположность ему, становился спокойнее. После встречи с Тойли Мергеном его злость на ревизора немного поутихла. Каждое утро, придя на работу, он спрашивал молодого счетовода:

— Ну как, Аннагельдыхан, ревизия все еще продолжается?

— Продолжается, Дурды-ага, продолжается! — говорил Аннагельды, подмигивая, корча рожи и показывая рукой, какую бороду отрастил ревизор, не имея времени побриться.

Но сегодня с утра Дурды Кепбан снова огорчился.