самому понажимать на точки-глашатаи. Чтобы узнать, в какие места колоть иглы.

— Чего так? — нахмурился царь. — Я сегодня уже натрогался её. Замучила меня. «Там потрогай, тут потрогай…»

Я глянул на царицу. Та зарделась.

— Я не о том говорю, Иван Васильевич. У меня появилось зерцало и я в него стал смотреться. Мне-то мнилось, что я отрок, а оказалось, что почти вьюнош.

— И что? — так и не понимал меня монарх.

— Да то, что стыдно мне стало царицу трогать спереди. Сзади мять, куда ни шло, иголки втыкать — тоже. А вот пальцами трогать — стыдно.

Я натурально покраснел.

— Влюбился что ли? — удивился царь.

— Ничего я не влюбился! Любую девку положи передо мной голую и мне такоже будет стыдно, как и перед царицей.

— А может, тогда ну их эти иголки? — хитро улыбаясь спросил государь.

Я вздохнул.

— Нельзя. Вот и хочу я тебя научить. Это дело не хитрое, если знать, как.

— Да? — удивился он. — Всё у тебя не хитрое… «Делов-то»…

Царь снова передразнил меня, изменив свой голос на козлиное блеяние. Меня передёрнуло.

— Короче, государь. Надо хотя бы пережить август.

— Давай! — махнул он рукой. — Пирог доем только.

— И руки помой, — машинально приказал я, и «прикусил язык».

— Сами с усами, — буркнул, жуя, государь.

Я разложил прокипячённые с вечера иглы и дождавшись Ивана Васильевича, показал ему какие точки нажимать. Тот, на удивление, заинтересовался ими, как источниками боли. Всё-таки у него было какое-то особое отношение к методам «извлечения» боли. Не думаю, что он был садистом. Просто иногда ему приходилось пытать своих врагов и предателей.

После диагностики, я отметил точки-глашатаи принесённой с собой чёрной сажной тушью и предварительно усыпив царицу, воткнул в неё иголки.

— Садись. Пирог с требухой будешь?

Я кивнул головой.

— Вон на окне взвары стоят. Наливай, садись, ешь-пей.

Налил, сел принялся есть-пить и слушать.

Иван Васильевич говорил долго. Начал он со своего отрочества.

— Я, как и ты, Федюня, сызмальства был одиноким. Мне даже играть ни с кем не дозволяли. С мамками и няньками я рос лет до десяти и наукам меня никаким не обучали. Только грамоте по псалтырю. А я засматривался на звёзды. Вообще-то только они и были моими друзьями. Вот ты говоришь, — «ближние люди». А кто они? Ближние? Единственно ближними и преданными мне я считаю твоих дядьёв. Они с отрочества были мне самыми приветливыми. Никогда от них я не видел ни тени сомнений, что встанут они за меня грудью.

Царь посмотрел на меня, жующего пирог и тоже куснул, прожевал, запил и продолжил.

— Оттого и в жёны взял девицу из вашего семейства. Захарьины-Юрьевы все кроткие и тишайшие. Яковлевы — те по-жестче, но тоже не предатели. Не такие они знатные, чтобы врагов наживать. Однако привлёк я Захарьиных, а остальные бояре против. Склоки, ругань! Не по древнем уставу сидим! Царицына родня главенствует не по чину! Ходят и ходят! Жалуются и жалуются! Как вот тут быть?

Царь замолчал.

— Мне отвечать?

Царь кивнул.

— Всех жалобщиков — гнать поганой метлой. А как ещё?

— Поганой метлой? Ха-ха! Правильно! Поганой метлой! Но ведь многие жалобщики и дельную ябеду сказывают. Про побеги и корысти.

— Наветы слушать станешь, людей не на пасёшься. Я тебе сейчас про каждого столько слухов насобираю, что у тебя и подданных не останется, если казнишь всех.

— А как быть?

Я хмыкнул.

— Службу заведи сыскную. Пусть она следствие ведёт. Пусть туда ябедники ябеды несут.

Царь скривился и махнул рукой.

— Скурвятся служивые. Купят их.

— А ты над теми сыскарями службу поставь. Пусть их на мздоимстве ловят.

— И е скурвятся, — царь уже смотрел веселее и ждал от меня следующего «шахматного» хода.

— А над теми поставь невидимую службу. Тайную. Чтобы никто не знал про неё.

— И та скурвится, — рассмеялся царь-государь.

— А ты меня над ней поставь, — сказал я так серьёзно, что улыбка сошла с царских уст.

Глава 25

— Тебя поставить над тайной сыскной службой? Не молод ты для сыска? Сыск — справа серьёзная. В ней и губной избе место и пыточной. Или ты думаешь, что человек, как лягуха? Не-е-е… Он не безмолвствует. Лягухам я и сам животы вспарывал в детстве. Не-е-е-т. С людишками труднее. Жалобнее они. Так прикинется овцой, что и не подумаешь, что измышлял злонамеренное. А на дыбе попрыгаешь и такое споёт, что уши завернутся. Стольких выдаст! А другие — других. Почитать бы тебе книги пыточные, что людишки рассказывают… Разуверился бы ты, Федюня, во всём роде человеческом.

Иван Васильевич. Тяжко вздохнул.

— И я тебе о том говорю, государь, что не кем управлять будет, ежели всех татей на убой пустить. С кем-то и поговорить по душам достаточно будет. А кого-то в ссылку за Урал сослать. К Едигеру…

— К Едигеру? Так они там соберутся и на Москву нападут.

— Нападут! Обязательно нападут! А для того в Перми твоя рать должна стоять.

И, поняв, что не нарочно получились стихи, добавил:

— Ядрёна мать!

Царь от такой матерщины оглянулся на спящую царицу.

— Ты чего это взъярился?! По матушке ругаешься?!

— Рифма.

Царь отмахнулся.

— Всё тебя уносит к бесам! Рифма какая-то…

Иван Васильевич вздохнул.

— Не могу я не пойти на Полоцк. Всем сказал. И родичи твои жаждут…

— Родичам моим, лишь бы их имущество в Новгороде свеи или полочяне не тронули. А за то, чтобы идтина Полоцк, они с Шуйскими сговорились. Слышал я, как с отцом моим отец мачехи говорил.

— Александр Борисович, что ли? Шуйский? Ах ты ж… А ты говоришь твоих родичей привечай! И что он просил?

— Просил отца поговорить с царицей, чтобы та упросила тебя пойти войной на Литву.

— Давно сие было?

— Давно, государь. Я только-только на отцовскую половину перешёл. Уши грел на взрослых разговорах.

— Три года назад? В шестьдесят третьем году[22]? Вот и уговорили они меня тогда, паразиты! И сейчас продолжают. Получается, что прав Адашев? Надо от остатков Орды беречься?

— Так, государь. На западе всё понятно. Врагов много и все очень сильные. Весь запад против тебя. А почему?

— Знамо почему, — усмехнулся царь. — Лес и рухлядь мягкая их интересуют и другие, как ты их зовёшь, ресурсы.

— Да, государь. И в том числе и богатства Урал-камня, и зауралья. Строгановы туда хорошие дороги пробили, после походов воевод прадеда твоего Великого Князя Ивана Васильевича. Ведь он первый направил за Урал-камень отряды воевать Югорию. Полвека назад! И завоевали! Так сейчас-то что тебе мешает идти по стопам предков в ту сторону?