Учитывая, что немцы яро ненавидели «У-2», так беспокоившие их по ночам, палить будут из всех стволов. Одно спасение: лететь на бреющем как можно ниже и на малом газу, чтобы звуки мотора были тихими. На выхлопном коллекторе и так стоял шумопламегаситель. Без него ночные полеты были бы невозможны из-за того, что пламя выхлопа слепило летчика, но звук у него все равно получался изрядным.

Они так и поступили. Пилот шел над землей, едва не касаясь колесами шасси кустарников, ведь шасси на «У-2» не убирались. Нырял в ложбинки, вжимался в просеки в лесу, несколько километров даже над рекой летел. Один из берегов у нее высокий, скрывал самолет.

Михаил сосредоточился на пилотировании и видел сквозь целлулоид козырька только узкий сектор обзора перед собой. Малейшая ошибка – и… катастрофа.

Василий сзади бубнил чего-то в переговорное устройство, но Михаил не мог отвлечься. Слева, вдалеке, раздалась пулеметная очередь. Может – по самолету, может – уже над передовой.

Михаил мельком глянул вверх. Высоко – тысячах на трех метров – летела парочка истребителей, но вряд ли они могли заметить их маленький самолетик. Он так и не разобрал – свои это были истребители или чужие.

По борту раздались шлепки. Это Василий стучал, требуя взять в руки переговорное устройство.

– Чего тебе? Видишь – занят.

– Сергей, мы уже над своими летим, только что передовую перемахнули. Набирай высоту.

Уф! Такого приятного известия Михаил не слышал давно. Он добавил газу – и вверх. Смахнул рукавом пот со лба. Схлынуло чудовищное напряжение.

– Левее двадцать градусов, – скомандовал Василий.

Они вышли прямехонько на свой аэродром. Михаил, не делая лишних движений, убрал газ, притер машину на три точки на полосу и зарулил к стоянке. К самолету бросились механики, споро развернули и, хвостом вперед, подкатили под деревья.

Над позициями наших войск, над аэродромами часто висела «рама», как называли немецкий двухфюзеляжный самолет-разведчик «Фокке-вульф 189». Потому днем старались убрать самолеты и другую военную технику в укрытие. И не от хорошей жизни: следом за «рамой» часто прилетали бомбардировщики, поэтому усложнять себе и так непростую фронтовую жизнь никто не хотел.

Михаил и Василий выбрались из кабины. Их тут же обступили летчики и свободный техперсонал.

– Вас уже и не ждал никто, думали – сбили немцы!

– Ну да, было такое – обстреляли нас. Бензопровод, сволочи, перебили. Площадку для вынужденной просто чудом удалось найти. Подремонтировались маленько – и домой. Вы бы, парни, покапитальнее исправили бензопровод, а заодно посмотрели, что там, в капоте – я ведь на скорую руку все делал.

Механики полезли под капот, а Михаил и Василий направились в штаб эскадрильи – доложить комэску о своем возвращении и о выполненном задании.

– Ну-ка, садитесь – и давайте поподробнее, а то я уже собрался на вас похоронки писать! – распорядился комэск.

Михаил и Василий все подробно рассказали: о вынужденной посадке за линией фронта, о ремонте бензопровода подручными средствами, ночевке в лесополосе – под носом у немцев, и удачном возвращении.

Командир только головой покрутил, не переставая удивляться.

– Молодцы, выкрутились из ситуации! Свои жизни сумели сохранить и самолет сберечь. За выполненное задание и проявленную смекалку объявляю вам благодарность. Идите, отдыхайте, – ночью снова полеты.

– Служим Советскому Союзу! – дружно гаркнули Михаил и Василий.

Пилоты направились в столовую. Хотелось кушать. Война – войной, а обед должен быть. Вроде время еще и не обеденное, но пилотов покормили.

Они вышли на крыльцо. Василий потянулся.

– Эх, сейчас бы водочки стаканчик!

– Размечтался! С чего бы это?

– Пойдем, отойдем немного.

Они отошли к казарме. Василий объяснил:

– Ты знаешь, я и хотел вернуться, и боялся. Думаю, вот приземлимся сейчас, а нас – к особисту, душу мотать: где были, что делали на вражеской территории. Мы и так штрафники, нам веры нет, а тут – прилетели аж через десять часов. А ну как подозрения у особистов могут возникнуть: «Да, может, вас немцы уже завербовали?»

– Типун тебе на язык!

– Фу, пока вроде обошлось. Ты скажи лучше, где ты так на бреющем научился летать? Ну и натерпелся я страху! Колесами шасси ветки ломал – едва не по головам у немцев.

– Да уж! – вспомнил Михаил свою работу на «кукурузнике». – А немцев-то я и не видел. Одна забота была – не врезаться бы во что-нибудь.

– И что – не видел даже, что по нам из пулемета стреляли?

– Слышал, так вроде далеко; да и некогда было смотреть.

– Рисковый ты парень! Где научился таким маневрам?

– Я же тебе говорил – до войны летчиком был. Приходилось в сельхозавиации поля от вредителей обрабатывать. Там и научился. Разбрызгивать химикаты только с бреющего полета надо.

– Я раньше думал, что бреющий полет – метафора, преувеличение. Оказалось – правда. Но, честно скажу тебе, мне не понравилось – страшно очень. Я, как сели, пальцы от бортов едва оторвал – даже занемели.

– Ты пальцы береги, тебе ими еще рисовать после войны.

– Когда она еще кончится? Да и будем ли живы?

– Непременно! А война, конечно, не скоро еще закончится – она ведь только началась.

Михаил едва не ляпнул про победный май тысяча девятьсот сорок пятого года, но вовремя удержался.

Далее выспались, пообедали – и на стоянку. А там удивились: вместо бомб в кабину штурмана пачки бумаги загрузили. Оказалось – листовки на немецком языке.

– Отдел пропаганды привез. Разбросаете над передним краем в ближних тылах. Надо немцам объяснить их положение, не все же они оголтелые фашисты. Может, одумается кто, оружие сложит, на нашу сторону перейдет, – на полном серьезе объяснил подошедший политрук.

У Михаила заходили желваки на скулах, но он сдержался, вовремя вспомнив, что он находится в штрафной эскадрилье. Хотел он политруку сказать, что врага бить надо, смертным боем бить, пока не издохнет, а кому живым повезет уползти назад, в Германию, так чтобы он и внукам своим дорогу к нам заказал. А он – листовки! Сколько бумаги зря извели, лучше бы бойцам раздали – письма домой написать или на самокрутки, – больше пользы было бы. Но приказы в армии не обсуждают.

Стемнело. Сначала вылетели женские эскадрильи, а потом уж, как повелось, – штрафники. Самолет Михаила поднялся последним.

Когда добрались до линии фронта, штурман скомандовал:

– Иди вдоль передовой!

Василий разрывал руками тонкие бечевки, перетягивающие пачки бумаги, и сбрасывал за борт стопки листовок. Они разлетались и, кружась, как большие хлопья снега, опускались на землю. И немцы снизу не стреляли – не хотели себя обнаруживать. Ночью любая вспышка света далеко видна, выстрелишь – а тебе на голову с «небесного тихохода» бомбочки посыплются.