Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Получив бокалы, мы выбираемся на забитый очень разнообразной публикой танцпол – тут отрываются и горячие телочки из университета, и курящие «Вирджиния слимс» разведенки, и бизнесмены в мятых костюмах. Джиджей ставит хиты от пятидесятых до девяностых, а мы танцуем своей маленькой потной группой, иногда сливаясь с другими такими же группами или позируя для провокационных селфи. В одном участвует в качестве нечаянного камео моя левая грудь.
Через несколько раундов выпивки, когда мы с Питом отделяемся и танцуем медляк под «Every Rose Has Its Thorn», я вдруг чувствую себя счастливой. Хотя это наверняка просто эйфория, вызванная алкоголем и музыкой восьмидесятых, я надеюсь, что тут может быть замешано и что-то еще. Может быть, к этому имеет какое-то отношение Пит.
– Я так рада, что мы встретились, – улыбаюсь я, обнимая его за талию.
– И я, – он улыбается в ответ, – что бы ни случилось потом.
– О чем ты? Ты выходишь из проекта?
– Нет, – он опрокидывает меня в поддержке, – я имею в виду то, что случится сегодня.
– Ты что, со мной флиртуешь? – смеюсь я.
– Ну, типа того, – Пит кладет руку мне на задницу, – но у Джонни это называется «подкатить». Въезжаешь?
– Въезжаю, – я выискиваю в памяти сленг семидесятых, – ты прямо Казанова.
Он подмигивает и очень ловко кружит меня.
– Ты еще ничего не знаешь, девочка.
Я ухмыляюсь и говорю:
– Знаешь, что?
– Что?
– Я как раз подумала, что ты секси. Правда. Но это я наверняка просто пьяная.
– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, бэби, – он притягивает меня к себе.
– По-моему, это не алкоголь, – объясняю я, – это просто твоя жуткая стрижка наконец отросла.
– Фу, – он делает вид, что обижен.
– Эй, что у трезвого на уме… – напоминаю я, – но ты правда сегодня круто выглядишь.
– Достаточно круто для того, чтобы меня поцеловать? – спрашивает он, а диджей ставит «Jessie’s Girl», мою самую любимую песню.
– Может быть, – я смотрю на ямочку у него на подбородке.
И тут, когда Рик Спрингфилд начинает припев, встречаю его взгляд. Смущенно улыбаюсь.
– Ну и? – спрашивает он. – Что ты думаешь?
Я решаю рискнуть. Поднимаюсь на цыпочки, тянусь к нему и целую его достаточно долго, чтобы понять, что мне это нравится.
– Вау, – говорит он, не открывая глаза, – это было неплохо.
– Неплохо?
– Отлично, – он снова целует меня.
– Эй, тут люди! – вопит Сидни, вызывая в памяти колледж.
Я отрываюсь от Пита, вытираю губы тыльной стороной ладони и говорю Сидни:
– Ты этого не видела.
– Видела! И они видели! – она указывает на Лесли и Шону.
– Это ничего не значит, – сообщаю я, – просто маленький поцелуй на день рождения. Правда, Пит?
Пит серьезно кивает:
– Да, это просто так.
Интересно, он блефует или правда так думает? Наверное, правда. Мне немножко обидно. Очень трудно отказаться от мечты все-таки найти свою любовь. И вообще, очень приятно, когда тебя хотят. Но я тут же напоминаю себе про свою главную, большую мечту. Нельзя позволить одному глупому поцелую замутить воду. Однажды я расскажу своей дочери – или сыну – о своем тридцать восьмом дне рождения. О том, что незадолго до ее зачатия я целовалась с ее биологическим отцом на танцполе в «Приюте Джонни».
Примерно через час мы наконец выбираемся из клуба (это оказывается непросто), Сидни подвозит меня на своем такси, я врываюсь домой, страшно голодная. Сразу бегу на кухню, открываю холодильник и слышу шаги. Я в ужасе дергаюсь и роняю коробочку с остатками китайской еды. Все падает на пол.
– Привет, – говорит Гейб.
– Господи, как ты меня напугал.
Я наклоняюсь убрать с пола рис.
– Что ты тут бродишь по ночам?
– Ну, я тут живу, – говорит Гейб.
– И тем не менее, – я скидываю туфли, понимая, что после таких каблуков ноги будут болеть пару дней, – почему ты не спишь?
– Не спится.
– Есть хочешь?
– Нет.
– А я сейчас сдохну от голода, – пьяная я всегда выражаюсь немного резче, чем обычно, – у нас осталось что-то, кроме риса?
– Там должно быть мясо. И брокколи.
Я заглядываю в холодильник и вижу белый контейнер за пакетом цельного молока, которое пьет Гейб.
– А вот и еда.
Я ставлю контейнер на стойку и достаю вилку. Мне лень выкладывать еду на тарелку или греть ее, и я набрасываюсь на нее прямо так.
– Кошмар, – бурчит Гейб.
Он никогда не ест холодные объедки и считает, что любая еда, даже если ее едят в два часа ночи, должна лежать на тарелке. Что есть нужно прилично. Он так и выражается.
– Это ты кошмар, – говорю я.
– Нет, ты. И от тебя воняет, как от пепельницы.
Он многозначительно смотрит на меня, как будто сообщая, что ему все известно. Я не реагирую.
– Я слышал, ты сегодня курила сигары.
– Там был Пол Джолли. Ну, мой старый сосед. Я один раз затянулась его сигарой. А кто меня сдал?
– Я говорил с Лесли, – признается он.
– Она уже тебе позвонила? – она уехала минут за двадцать до меня.
– Нет, это я ей позвонил.
– Что, не удалось заманить ее потрахаться?
– Мне всегда удается, – возражает Гейб, и это очень похоже на правду.
– И почему тогда она не здесь?
– Потому что я ее не звал. Я беспокоился, потому что тебя долго не было. Сначала я позвонил тебе. Посмотри на телефон.
– Он сдох. Я кучу видео сняла. Видела, как Лесли обжималась с девушкой, – я вспоминаю о впечатляющем танце, который они с Сидни исполнили под «Pour Some Sugar on Me». Инициатором, правда, была Сидни, но все-таки.
– А я слышал, что ты обжималась с мальчиком. На танцполе.
– Ну она и сплетница. В любую жопу залезет, – я сую в рот еще кусок говядины.
– Ты что, собиралась это от меня скрыть?
– Нет, – говорю я с набитым ртом. – Но она преувеличивает.
– Ну да, – он складывает руки на груди, – знаешь, Джози. «Приют Джонни» – отвратительное место. Но тискаться там с кем-то на танцполе вдвойне отвратительнее.
– Я ни с кем не тискалась! – я выскребаю остатки мяса.
Он наклоняет голову на бок:
– То есть ты не целовалась с Питом.
– Ну, целовалась, – я закатываю глаза, – но не тискалась.