известны? Отчего исторические личности бессмертны? Быть может, потому что они пошли против? Их смысл изначально заключался в отрицании традиций и их нарушении. Целью исторического шага были понятные всем нам власть, честь, слава и прочие мирские наслаждения, но люди, чтобы не стыдиться своих кумиров, дали им высокие намерения. Превратили из убийц в богов, а Богов опустили до смертных. Почему же- и вправду- человечество жило столько лет в стабильности, пускай и без равенства, где каждый имел свое социальное предназначение уже с рождения и не должен был искать его, убиваясь от неудач? Почему развитая современность так беспощадно убивает все старое, если в прошлом заключены ответы на нынешние вопросы? В поисках уникального мы стараемся создать нечто новое, не замечая, как в привычном находится еще не открытые двери, в которые нам стоит идти, чтобы двигаться вперед. И кто я? Кем я являюсь в данной истории? Простым персонажем, разрушителем, спасителем, очистителем или некто другим? Был ли смысл в каждой детали этих картин? Есть ли смысл в фильме, что сейчас идет?..

Я умирал три раза и столько же продолжал жить. Сквозь мглу бреда и жара я изо всех сил двигался к свету тусклого солнца, проходившего через грязное окно. За письменным столом всегда сидела неизвестная девушка, которая постоянно заботилась обо мне и утешала. Она что-то увлеченно читала, отвлекаясь только на мои стоны и шорохи. Ее холодная, но такая нежная рука снова погружала меня в эту мглу, где продолжалось мое бессмысленное плаванье в темноте и огне. Оставшись наедине с собой, я выплывал на поверхность, чтобы снова быть опущенным вниз. В этот момент мне казалось, будто бы мое человеческое тело стало телом дельфина, что ловко прыгает в черной смоле, заменившей воду. Я погружался в темное дно, чтобы зачем-то ускориться, и высоко выпрыгивал вверх, чтобы набрать воздуха. И небо было еще чернее смолы, оттого виднелись лишь контуры моего больного плавания. Единственно звук плескания являлся самым четким из всего, что происходило со мной. Я отчетливо слышал скрип стула, дыхание незнакомки, шорох одеяла, гудение ветра за окном и вечно раздражался, что не могу раскрыть век. Это такое беспомощное чувство, когда сердце стучит, а глаза закрыты. Ты слышишь мир, но не видишь красок. Тогда-то ты по-настоящему ослеп, тогда-то любой слепой может назвать себя зрячим.

Казалось, что это плаванье вечное. Оно уже приелось и вызывало скуку и зуд. Я спрашивал у не знакомки, какой день, но она лишь кивала головой и снова окунала меня в пустоту. Странно, почему эта девушка не хочет, чтобы я просыпался? Почему она вечно опускает меня в темноту? Я понимал, что ей нельзя доверять. Я чувствовал, что ей обязан довериться.

Я вышел на свет. Меня никто не окунал во мглу. В комнате было пусто. На столе раскрытая тетрадь, да пластинка в красной обертке. За окном быстро двигались белые комья. Ноги еле держали, но я, пошатываясь, дошел до стола. Тетрадь раскрыта на какой-то исписанной странице. Я еще раз оглядел комнату. Пустота. Ведение ли это было или что-то другое? Ни о чем больше не рассуждая, я вышел на улицу. Настоящий снегопад ровными рядами снежинок медленно опадал вниз. Небо устлано тучами, но в сердцевине самых черных облаков виднелось солнце. Летняя яркость и зимний блеск делали из обыкновенного проспекта, застеленным снегом, сказочную тропу, ведущую в неизвестную сторону, где лишь горизонт отделяет кристально белый тротуар и серое буйное небо. С тетрадкой в одной руке и пластинкой в другой я обернулся. Дальше длинная дорога вела к Площади, которая безразлично выла зимними ветрами. Вокруг чувствовалось удивительное одиночество, то самое одиночество, которое необходимо в минуту единения с самим собой, не для того чтобы поразмыслить, а для того чтобы помечтать. Окна были пусты, в них никого не было. Некоторые двери были беспечно открыты. Таинственное опустошение города бродило вокруг призрачным гигантом, который с удовольствием наблюдал за бедным положением Пивоварни в белоснежном платье, которая досадно сидела на коленях и ожидала своих верных слуг. Эти слуги питают город своим вечным пьянством, вечным весельем и вечным грехом. Этим город и жил. Повседневность- обман, за ней- ложь. Но впереди была светлая даль. Тонкая линия горизонта, скованная сырыми стенами домов, отделяла снежный покров Пивоварни и ярко-голубое торжество Неба. Позади плакала пустота, а впереди улыбался силуэт чего-то изящного, чего-то спокойного…

Под ровным снегопадом я медленно пустился в ту самую неизвестную даль, уже более не оборачиваясь.