Лилия подошла ко мне и положила руки на щеки.

— Да вы весь горячий! Вы больной! Что же вы! Быстро идите домой! Может, вас провести?

В голове пронеслась какая-то мысль, которая помогла мне поднять взгляд на Лилию.

— Не надо… Это просто давление шалит…

— Нет, мистер Ридл, так нельзя. Я помогу вам, пойдемте.

Она потянула меня вверх, и почему-то я поддался, но дальше не двинулся с места. Лилия беспокойно посмотрела на меня. Ее руки тоже дрожали. Она избегала взгляда со мной…

Два стука. Громкий удар. Дверь распахнулась. Тепло и уют помещения развеялись холодным ветром снежной улицы. Что-то пришло. И это что-то несло за собой нечто страшное.

Лилия испуганно вскочила и быстро направилась к двери. Я отвернулся, чтобы еще раз отпить чай. В горле почему-то сильно пересохло, было трудно что-либо говорить. Какой-то комок сжимал кадык, и стоило слову вылететь изо рта, как тут же шею еще сильнее сжимало.

Послышался крик хозяйки. Она вбежала на кухню и взялась за мою спину.

— Он пришел, — испуганно и быстро шептала Лилия. — Он пришел, пришел и намеревается сделать что-то ужасное… Страшно, страшно, очень страшно…

Я был немного ошеломлен неожиданной переменой характера женщины. Однако мое удивление было выбито из головы громкой фразой, сказанной хриплым мужским голосом:

— И дня не прошло, как ты привела какую-то шавку! — Коломан был пьян и зол. Такое сочетание обязательно приводило к печальному исходу. Я не поворачивался. — Кто же это? Это же тот безликий уродец! Так тебя на таких ублюдков тянет?! Конечно! Ведь такие трудяги и порядочные люди, как мы, тебе- стерве- не интересны! Ты, как последняя тварь, сразу после всех оскорблений побежала искать утешения у этого монстра! Знай я все секреты вашей гнилой семьи и близко к тебе не подошел!

— Так пошел прочь отсюда! — вдруг заорал я. Раздражение и гнев бурлили в желудке. Лилия вздрогнула. Я повернулся лицом к мужчине. Хозяйка спряталась за спиной.

— Ты посмотри! — пьяное рыло Коломана было до того отвратительно, что окружение вокруг него становилось расплывчатым и постепенно разлагалось от той вони, что исходила из его тела. Каждая мимика была слишком наигранной, каждое слово, как раненная птица, падало в лужу, а взгляд, туманный и расплывчатый, хоть и казался вразумительным, но витал где-то в своем пьяном бреду. Мне было противно смотреть на эту физиономию. — А у него оказывается и лицо было! И тут он снова показал свою лживую сторону. Отродье!

Его рука потянулась за спину. По лестнице спустились Лувр и Вайолетт, но замерли, следя за происходящим.

— Такому монстру, как ты, нет места в нашем мире. Ты должен умереть! Ты приносишь одни страдания… Даже твой любимый Ньепс и то умер от твоих же рук! Так в чем же твой смысл, если ты даже со своей жизненной ролью не справляешься?!

Я понимал, к кому относятся эти слова. Они рикошетом отлетали в самое сердце безликому, однако осколки оставались и в моей душе. Вдруг мир сфокусировался именно на этой пьяной физиономии. Дрожащий подбородок, нахмуренные густые брови, толстый нос, громко вдыхающий холодный воздух- именно на этом прекрасные глаза мира зациклили свое внимание. Внутри меня все умирало от мысли, что на таких подонков смотрят те, кто являются эталоном красоты. Я страдал от того, что на месте Лувра стоят именно мои ноги. Они терпят эту словесную пулеметную очередь и сдерживают тот порыв гнева и ненависти. Я не тот, кто должен принимать этот негатив, но почему ничто в моем теле не шелохнулось? Почему мои глаза с ответной ненавистью направлены на этого человека? Почему в моей душе будто бы пробудилось что-то темное и глубокое, что и двигало меня всю жизнь, и от чего я избавился именно тут, в Пивоварне? Что же мной движет в этом дурманящем городе?

Я медленно подходил к нему, погруженный в свои мысли. Коломан уже давно тыкал пистолетом мне в голову, но я невозмутимо шел. Пьяница что-то мямлил, но все, что я слышал- это постоянные вопросы о мотивах моего движения. Были даже пару выстрелов, но они словно были приглушены подушкой. Ничего не изменилось во мне, даже боли нет. Я просто шел на мужчину, и с каждым шагом его лицо трезвело и наполнялось ужасом. Весь мир концентрировался на этом трусе, выдающего себя за хозяина жизней двух несчастных людей. Коломан в страхе отошел от меня на пару шагов, но одним большим я подошел к нему вплотную. Взял пистолет в руки и почувствовал тепло от дула оружия, плавно перехватил рукоятку и уже сам указывал на лоб пьянице. Это все происходило в молчаливом пространстве, вся сцена походила на танец без грациозных движений балета. Видя все свое бедственное положение, мужчина упал на колени и заплакал. По его лицу текли не слезы, а лживые капли желчи, они падали на пол и разъедали древесину, отравляя землю, на которой стоит дом. Злоба во мне еле сдерживалась и уже выходила наружу вместе с выдохами. То унижение, на которое готов пойти с виду невозмутимый и сильный человек, раздражало. Неужели все мы такие? Неужели из мира исчезла та готовность идти к своей цели до конца, пускай ее мотивы и гнилые? Где в людях та романтика, те смелость и храбрость, те ценности мужества и уверенности в своих идеалах? Вместе с принципами из мира уходит и честь? Почему человек, который минуту назад готов был меня убить, сейчас, потеряв оружие- свое преимущество передо мной- унижается перед жертвой? Никто не хочет умирать, однако смерть во имя своих идеалов способна успокоить душу.

Я смотрел на истеричную суету пьяницы и хотел было нажать на курок. Злость от очередного разбитого образа полностью поглотила меня, но сквозь болота сомнений, раздумий и вопросов пробрался крик… Ослепительный крик, осветивший на мгновение всю трясину моих вязких мыслей…

— Не надо!!!

Мои руки двигались с глазами. Пистолет смотрел на Вайолетт. Девушка беспокойно глядела на меня, и на ее лице я увидел страх, а потом и черты разочарования… Это пробудило меня. Вдруг что-то ударило по затылку, и болото превратилось в одинокую пустыню, где вместо Солнца- лицо Вайолетт. Мимо пролетали дюны, шептавшие одну единственную фразу, которая беспощадно била плетью по моей спине. Она верит мне…

Я медленно опустил пистолет и еще раз взглянул на мольбы Коломана. Он бился в истерике, прося о пощаде. В мире была одна стабильная вещь- унижение пьяного