обнаружил три разбитых яйца и трех мертвых птенцов. Казалось, гибель отца стала причиной смерти детей.

Тут Бимардер увидел, что издали прилетели два соловья и уселись на ветке того же самого дерева. И, едва усевшись, запели столь нежную песню, что горлица при этом быстро снялась с места и уселась на выступ скалы, издавая столь не свойственные для себя звуки, более подобавшие давнему обитателю этих мест сычу, что Бимардер испытал самые противоречивые чувства, не зная, то ли ему сочувствовать горю одних, то ли радоваться веселью других. Так или иначе, все это лишь увеличивало во много раз его собственные страдания. И, уже забыв, куда он шел и откуда пришел, он бросился ничком в траву, подпер голову руками и лежал так длительное время, не замечая, что пролил целую лужу слез. Вдруг он услышал, как трещат ветки, и, подняв голову, увидел большого медведя, преследовавшего отбившегося от стада теленка. Теленок уже подбежал к Бимардеру, и тот взял в руки пастуший посох и сказал:

– Упаси меня Бог, если мы оба не пожнем сейчас славы: ты меня убьешь, а я умру в твоих лапах, чему буду рад, так как искуплю свою неизвестную мне вину перед Аонией и известную – перед Круэлсией.

И, взяв посох в обе руки, нанес подошедшему к нему вплотную медведю такой удар между ушами, что тот, ревя от боли, упал на землю. Тут подоспел и отшельник, находившийся неподалеку в часовне и заподозривший неладное, не видя нигде Бимардера. Тот же к этому времени обезглавил медведя охотничьим ножом, который всегда держал при себе, и сидел рядом с обезглавленной тушей. Отшельник долго удивлялся смелости Бимардера и жестокости медведя и радовался благополучному исходу схватки. Бимардер же по-прежнему размышлял о загадочности своей судьбы, почему-то уберегшей его от столь желанной для него смерти.

Глава XL

О том, как Бимардер покончил бы с собой, если бы этого вовремя не предотвратил отшельник

Когда Бимардер стал отыскивать взглядом птиц, их уже не было – они улетели, испугавшись медведя. Прошло немного времени, и на землю, где перед этим лежал Бимардер, опустилась горлица и стала ступать по тельцам своих мертвых птенцов. Потом же она вошла в лужу, полную слез Бимардера, и, потоптавшись немного, начала пить.

Бимардер наблюдал поведение этой птицы и живо ощущал ее боль, так как представить большего страдания нельзя было и для человека. И он подумал, что в своем горе она отличалась от него самого, как белое от черного. Он ел и пил все, что ему давали, не церемонясь, и уединялся в грустных и тоскливых местах – птица же, казалось, искала немедленной смерти. При этой мысли такая боль пронзила его сердце, что ему неожиданно захотелось покончить с собою.

– Я больше не могу жить в таком горе, – воскликнул он, – и пусть мои руки заплатят за то, что увидели глаза!

Тут он схватился за кинжал, но отшельник успел удержать его, сказав:

– Бог не допустит, чтобы это случилось, не для этого он дал вам жизнь.

Когда Бимардер увидел, что и на этот раз нет конца его горю и мукам, то спросил:

– Отче, что же мне делать, чтобы прекратить эти страдания?

– Не говорите так, – отвечал тот, – раз Господь наделил вас такой добродетелью, то явно не для того, чтобы вы так бессмысленно ее потеряли. Постарайтесь не думать о своем горе, ибо чем больше вы о нем думаете, тем больше надрываете душу.

– Сие не от меня зависит, – отвечал Бимардер, – это столь прочно укоренилось в моей душе, что дабы избавиться от моего горя, мне, наверно, придется с нею расстаться.

– Мало того, что у вас горе, – отвечал отшельник, – вы еще стали говорить несуразности. Пойдемте лучше домой, и Господь да пребудет с вами.

И они вернулись домой. С этих пор отшельник и Гудиву следили за тем, чтобы Бимардер не причинил себе зла, а единственное оставшееся для него утешение свелось к наблюдению за несчастной птицей, продолжавшей оплакивать своих птенцов. Бимардер стал для нее достойным товарищем по несчастью. Кроме того, он делил свое время между посещением гробницы Белизы и созерцанием рукава от рубашки ее сестры. Отшельник же взял убитого медведя, снял с него шкуру и сделал чучело, набитое соломой.

Так проходили дни Бимардера, которого мы и оставим за этими занятиями, чтобы поведать, что происходило с Круэлсией и ее сестрою.

Глава XLI

О том, как девица просила даму продолжить свой рассказ и о том, что претерпели Круэлсия и ее сестра Ромабиза

Тут достопочтенная дама то ли от усталости, то ли из-за каких-то воспоминаний прервала свой рассказ, и прекрасная девица со слезами сострадания на глазах проговорила:

– Сеньора, хотя я знаю, что ваш рассказ причиняет вам боль, вы окажете мне любезность, если его продолжите, ибо мне уже захотелось узнать, чем он кончится.

Почтенная дама вежливо отвечала на эти слова:

– Разумеется, сеньора, я не могу не завершить своего повествования. Но это очень долгая история, так что мне на какое-то время нужен покой, которого у меня еще не было. Но раз вы просите меня об этом, я постараюсь закончить свой рассказ побыстрее. Вы помните, что Бимардер пребывал в крайней печали. Теперь знайте, что две сестры из замка, Круэлсия и Ромабиза (так звали младшую), после отъезда Нарбиндела на поиски своего друга Тажбиана, о чем они сами его просили и в чем Круэлсия потом раскаялась, очень долго тосковали о нем, так что эту тоску можно было сравнить лишь с посмертным плачем по покойнику. Однажды, когда они проводили время в тоске, к ним прибыл паж с вестью от Нарбиндела. И Круэлсия по велению собственного сердца передала с ним Нарбинделу, чтобы он как можно скорее возвращался, так как Тажбиан – это юноша, который вечно ищет подвигов и не надо ему в этом препятствовать. Лучше дожидаться его там, откуда он уехал, чем колесить в поисках его по всему свету и закончить тем, что разминуться с ним в пути. Все это Круэлсия сделала, не сказав ни слова Ромабизе, так как любовь стремится прежде всего удовлетворить свои собственные интересы и, ступив на этот путь, порой безжалостно отталкивает от себя чужие.

Глава XLII

О том, как паж-оруженосец по воле Круэлсии отправился на поиски Нарбиндела, а Ромабиза – Тажбиана

Паж-оруженосец отправился в дорогу и вскоре оказался в замке, где рассчитывал найти Нарбиндела,