«Нужно что-то сказать», — шепнуло Дафне подсознание. Но что тут скажешь? Час назад землянка сияла от счастья, ведь нашла мать, которую и не надеялась увидеть снова. Четверть часа назад Лир признался, что сотни суталцев, погибших в Храдэи, были его рук делом. И если в это еще было сложно поверить, то вот доказательство — труп, что лежит теперь у их ног.

— Она не была твоей матерью, Аня, — произнесла Даф, стараясь звучать твердо.

Землянка не ответила.

— Так быстро… — откликнулся Никк вместо нее. — Лир убил ее так быстро, Даф. Ни секунды не колебался. Убил живое существо и даже не моргнул!

— Но иначе она бы убила его, — возразила Дафна. Поэтому Лир и был лучшим воином — он не сомневался, когда приходил момент.

— Мы бы остановили ее.

— Или все уже были мертвы!

— Но…

— Она хотела убить нас, Никк! Она использовала вас, чтоб пробраться к нам и шпионить. Она играла на чувствах Ани и твоих чувствах, и моих. И Лира! Смерть неизбежна на войне.

— А ты знала? — вытирая заплаканное лицо, повернулась к Даф Аня. — Догадалась, что это не моя мать?

Дафна вздохнула.

— Нет.

— Как ты тогда позволила ему это сделать! — Аня закричала так внезапно и громко, что стекла задребезжали. В ушах у Даф зазвенело. — И не говори, что все произошло слишком быстро! Я помню, как вы сражались с Лиром на тренировке, для тебя времени было достаточно.

Даф промолчала. Да, она и правда могла остановить Лира, видела его намерения кристально чисто за секунду до произошедшего. Однако не сделала этого и поступила бы так же вновь. Кем бы ни была погибшая, Даф презирала ее — за ложь, за обман и за все то, что натворили Хораун и Смерон. За ее народ.

— А то, что Тер убил УрМайю, ты знала? — продолжала Аня. — Так же позволила ему устроить бойню и убить столько своих же людей? И ни одна струна не дрогнула в твоей душе?

Сжав губы, Даф отвела взгляд. Она знала об УрМайе, но до сегодняшнего дня понятия не имела, что Элеутерей — причина, по которой тифонцы жаждут мести. Но ведь это был ее Тер… Признаться сейчас в своем неведении означало предать Лира, предать Тера, свою любовь, себя и все, во что Дафна верила.

И даитьянка молчала.

— Ты ничем не лучше Хэллхейта, — покачала головой Аня. С каждым словом в ее голосе становилось все больше силы. — Конечно, в кого еще мог влюбиться убийца? И плевать на то, что правильно и гуманно, верно? Плевать, если чья-то смерть купит вам еще один день в этом испорченном мире. Так живите вы в нем с Лиром вечно! Живите и наблюдайте за чужими смертями!

Аня умолкла, будто сама испугалась своих слов. Никк посмотрел на нее, наверное, говоря что-то мысленно, успокаивая. Но землянка не реагировала.

Даф чувствовала, как кровь отливает от лица, заставляя ее бледнеть. Говорят, в моменты стресса люди выдают то, что иначе сказать не рискуют. Вот, значит, какими Дафна и Лир предстают в глазах окружающих? Двумя сумасшедшими, готовыми растоптать каждого, уничтожить всех ради друг друга?

«Посмотри на убитую, — подтверждал внутренний голос. — Недостаточно доказательств? Ее смерть и на твоей совести».

Ни на кого не глядя, Дафна ушла.

* * *

Даитьянка выбежала на крыльцо, мысли отказывались сплетаться в рациональные идеи, и казалось, что несколько шагов по коридору до улицы заняли вечность. Только вот облегчения не последовало. Отчего здесь так тихо? Неужели в этом лесу всегда стояла эта удушающая тишина? Голова закружилась. И эти деревья, деревья, повсюду деревья… такие высокие, такие спокойные.

«Как сама смерть».

Задыхаясь, Даф огляделась.

— Лир? — Где он, черт возьми, когда ей нужно поговорить! Срочно! Дафна обогнула дом, цепляясь ботинками за ветки, не замечая протоптанной тропинки рядом.

Лир сидел на повалившемся дереве и отрешенно глядел вдаль, куда-то в полную теней чащу. В руке у него тлела сигарета, и тончайшая струйка дыма вилась вверх. Набрав полные легкие воздуха и немного успокоившись, Дафна подошла. Стало легче. Лир все еще здесь, все еще рядом, а значит, любая вечность стоит того, верно? Стоит ее любви.

— Откуда земной наркотик? — поинтересовалась Даф, подсев на бревно. Голова перестала гудеть, и мысли снова неспешно обретали краски.

— Нашел на веранде, — так же повседневно ответил Лир, будто сегодня они и не обсуждали ничего серьезнее прогноза погоды. — Наверное, Ирн оставил пачку или еще кто. Хочешь?

— Ненавижу вкус дыма.

— Я тоже.

Между ними воцарилось молчание. Даф наконец услышала, как шелестят листья и птицы поют высоко в кронах. Что ж, не такая уж и странная тишина в лесу. Только оранжевое зарево, едва-едва окрашивающее ветви, делает окружающий мир сюрреалистичным.

— Скажи, что все это неправда, — тихо попросила Дафна, не отрывая взгляда от восхода. По коже побежали мурашки. — Скажи, что ты выдумал все это, чтобы… Скажи, что у тебя были причины выдумать все это, Лир.

— Я могу сказать, что угодно, но мои слова не изменят правды.

— И это вся правда? Ладно Никк, но я ведь знала о тифонцах. Почему ты не рассказал мне тогда про то, что произошло в итоге с УрМайей?

Лир молчал.

Даф поняла, что слезы подкатывают к горлу.

— Я думала, Элеутерей мне доверял.

— Он доверял, Дафна. Он, — Лир бросил на нее полный боли, короткий взгляд и снова отвернулся, — доверяет. Пойми, я лишь хотел тебя защитить.

— Мне не нужна защита.

— Всем нужна защита. Ты даже не представляешь, как часто без нашего ведома нас спасают те, кто любит.

— Ты солгал мне. — Почему произнесенные вслух эти слова еще страшнее? — В день, когда взорвался институт, Тер, ты смотрел мне в глаза и клялся, что УрМайя ни при чем, клялся, что никогда бы не стал лгать мне.

— Я не лгал. С тех пор.

— Нет, ты поставил на кон мое доверие и по-прежнему мне лжешь! — не в силах больше поддерживать притворное безразличие Дафна подскочила на ноги. — Часть правды еще не правда, Хэллхейт!

Посмотрев на сигарету в своей руке, словно видит впервые, Лир медленно потушил ее о рассохшийся ствол. Поднявшись, он посмотрел на даитьянку.

— Но и часть лжи уже не ложь, Даф.

Долгую минуту оба смотрели друг на друга, оба молчали. Даф не знала, что видит в ее глазах Лир, но в его глазах она видела печаль и тоску, сожаление об обмане и граничащую с отчаянием мольбу о прощении. Но в то же время видела гнев и злость, жестокость и решительность, уверенность в едином правильном выборе — своем выборе. Это противоречие вызывало в душе неподдельный страх, который Дафна не испытывала даже на поле боя, ибо там, на войне, все предельно ясно — смерть или жизнь.