И в этом свете, Анна увидела лицо своего мужа над огромными буквами, выложенными из цветов:

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»

* * *

Риоль узнал эту историю уже потом, а пока он просто спросил:

– С кем я полечу?

– С летчиком…

– Где летчик?

– В диспетчерской.

– Тогда поехали в диспетчерскую.

Караван-сарай отменяется…

…В диспетчерской авиаотряда находился только один человек.

Он был одет в длиннополую холщовую рубашку, перетянутую толстой веревкой с большими узлами на концах.

Лицо этого человека, покрытое глубокими морщинами, прикрывала большая окладистая борода, и только летная фуражка выдавала в нем принадлежность к авиаотряду.

Риоль узнал в нем матроса, отказавшего стать боцманом и рыбака, самого известного в мировой истории, подошел к этому человеку и пожал ему руку:

– Раньше ты открывал дорогу в Рай, – тихо сказал человеку Риоль, – Теперь работаешь авиадиспетчером.

Это, что? Понижение в должности?

– Нет.

Просто командировка по обмену опытом…

– Что-нибудь слышно нового о пропавшей экспедиции?

– Нет.

– Они не выходили на связь?

– Нет, – ответил человек в длиннополой холщовой рубашке, а потом тихо прибавил:

– И уже не выйдут…

«Факты – упрямая вещь», – подумал Риоль. «Иногда, факты работают слишком уж упрямой вещью», – в ответ на это подумал диспетчер.

– Ты знаешь, что с ними случилось?

– Знаю.

И ты тоже скоро узнаешь это, – человек в холщовой рубахе хотел добавить еще что-то, но в этот момент в помещение диспетчерской вошел молодой высокий парень, одетый в кожаную летную куртку на молнии:

– Я – летчик, – просто сказал он.

– Я – Риоль, – так же просто ответил Риоль.

Они познакомились, чтобы стать друзьями.

Хотя и ненадолго.

В этом не было ничего необычного, ведь в определенном смысле, всю жизнь, мы заняты только одним – выбираем себе друзей.

Дальнейший процесс знакомства прервал диспетчер, спросивший летчика:

– Ты рад, что получил это задание?

– Нет, – ответил летчик.

– Почему? Нормальная работа.

– Потому, что работать всегда плохо.

Хорошо отдыхать.

И не верь тому, кто говорит обратное…

– Куда нам лететь? – спросил летчик.

– Вот сюда, – человек положил на карту свою ладонь, оказавшуюся неожиданно большой, – Так, как можете залететь на чужую территорию, то пройдите таможню.

Это соседняя дверь.

На запертой, заплеванной двери таможни висела бумажка.

Риоль пригляделся и прочитал написанное на ней:

«Мы такие же, как вы…»

После этого они с летчиком вернулись в диспетчерскую:

– Таможня пуста.

– Жаль, – почему-то сказал человек в холщовой рубахе:

– Тогда летите сразу вот сюда, – он указал пальцем на островок в глубине Арала.

– Там ведь давно уже суша, – задумчиво проговорил летчик.

– В этом и вся проблема…

Почему, проблема заключалась именно в этом, Риоль пока не знал. Он знал только то, что человек в длиннополой рубахе ничего зря говорить не станет.

– Помолитесь перед полетом, – сказал диспетчер, и Риоль машинально перекрестился, а летчик, усмехнувшись, сказал: – В полете над пустыней больше святости, чем в любой молитве…

…Если самолеты одной серии считать родственниками, то среди них непременно есть старшие и младшие братья.

Тот самолет, на котором предстояло лететь летчику с Риолем, был одним из самых старших братьев в семье АН-2.

Таким старшим, что вполне мог иметь не только детей и внуков, но и правнуков.

– Летать-то приходилось? – спросил летчик.

– Приходилось, – ответил Риоль.

– Давно?

Риоль промолчал, не зная, как ответить.

– Ну, в общем – в далеком прошлом, – выражая сомнения в опытности Риоля, пожал плечами летчик.

– Нет, – проговорил Риоль, а потом, не зная – зачем, сказал правду:

– В далеком будущем, – и теперь промолчал уже летчик.

Хотя посмотрел на своего пассажира очень внимательно…

…Уверенность в том, что за горизонтом все может измениться к лучшему – разновидность человеческого оптимизма.

В пустыне это проявляется ярче всего.

«Вот – там – за очередным барханом, пустыня закончится и появится зеленый оазис», – не то, чтобы человек думает так – это ощущение на уровне подсознания.

И каждый следующий бархан на пути – только очередная ступень этого подсознания.

Аэроплан уничтожает иллюзии.

С высоты полета, барханов видно так много, что они не поддаются счету, а, значит, и нет грани, за которой может появиться надежда на крайность песков.

Наоборот.

Из кабины самолета, пустыня кажется бескрайней – и это другая крайность иллюзии.

…Самолет почихал, покивал рулями высоты, помахал вертикальным пером хвоста, раскрутил до невидимости винт, протрясся по полосе и оторвался от земли.

Задружился с горячим, неплотным воздухом.

– Отсюда пустыня кажется иной? – перекрикивая шум моторов, проникавший в негерметичную кабину, спросил летчик Риоля.

– Плоской.

Пустыня, все-таки.

– Пустыня не там, где ничего не растет.

– А где же тогда пустыня?

– Пустыня там, где не растет никто…

– Летая над пустыней, легко поверить… – летчик не договорил, а Риоль не совсем поняв смысл услышанного вопроса, почему-то ответил летчику:

– В Бога?

– В то, что плоская земля стоит на большой черепахе…

«…Когда-то люди придумали историю о том, что Мир покоится на черепахе. Потом, когда мир становился все больше и больше, у них стало захватывать дух при мысли о том, какой огромной должна быть эта черепаха.

Еще позже – люди стали придумывать совсем другие истории, хотя их отношение к миру оставалось прежним.

Просто черепаха каждый раз придумывалась новая…» – летчик сказал это тихо, почти про себя, но Риоль услышал каждое слово:

– И ты знаешь, как называется нынешняя фаза черепахопридумывания?

– Нет. Но я, кажется, знаю – почему пропала экспедиция…

– Что?! – удивился Риоль, – Ты знаешь, почему пропала экспедиция?

– Если не знаю – то догадываюсь.

– И ты ничего не сказал на базе?

– Не сказал.

– Почему?