– Товарищ помкомвзвода. – Пётр явно не знал, что сказать.

– Ну что, милок, кубарь получил, а как командовать стариками, не знаешь? – В голосе Пузырёва не было ни малейшего намёка на иронию. – Это хорошо, значит, понимаете службу, а то, бывает, приходят всякие… – чуть скривился Архипыч, словно надкусил что-то кислое, и стал нам объяснять, как себя вести с такими ветеранами, как он. – Смотрите, слушайте, на ус мотайте. Но! – поводил он перед нами рукой с поднятым указательным пальцем. – На шею себе садиться не давать ни в коем разе. А непонятливых вразумлять, несмотря на былые заслуги. Вот что я вам хотел сказать, сынки. И да, – напоследок лукаво улыбнулся он, – с формой вы правильно поступили, а то некоторые ухари нацелились было на дармовщинку.

Такой был первый день нашей службы красными командирами. Только мне и в голову не могло прийти, что вскоре я окажусь в центре интриги политотдела. История эта осталась покрытой мраком неизвестности для подавляющего большинства бойцов и командиров (это особенно важно) нашей части.

В один весьма погожий день наш политрук, вызвав меня в кабинет, поинтересовался, не желаю ли я перейти в войска. И не на привычные броневики, а в формируемые танковые части. Если честно, ничего необыкновенного в этом я не видел. Обычное предложение уйти на повышение, всё же танки котировались выше броневиков. В отличники я не лез, помня о своём происхождении. Кстати, Пётр посоветовал не выделяться, а у него хватало знакомых, начиная от кладовщика до помкомвзвода «комендачей». Удержало меня от немедленного написания рапорта желание перетащить как можно больше своих бойцов в новую часть. Именно это я вывалил Петру, попросив его совета, как бы ловчее это сделать. Но в ответ он, шипя, словно рассерженный кот, успел приласкать меня парой матюгов и послать прямиком… Взяв себя в руки, он потащил меня подальше, где можно было не опасаться быть услышанными.

– Ты что, совсем умом скорбный? – Стараясь не размахивать руками и не повышать голос, Петька выглядел комично. – Что лыбу давишь? Смешно тебе? А ты своей головой не подумал, что перейдёшь дорогу Гречкину?

– Э… – проблеял я в ответ на столь убойный вопрос и с ужасом представил результат.

Архип Гречкин перевёлся к нам из Белоруссии, причём в бригаде ни для кого не было секретом, что долго у нас он не задержится, год, ну два максимум, и после уйдёт на батальон. Танковый, естественно.

– Твою мать…

– Во-во, очнулся, родимый, всё представил? В красках? – постепенно заводился Пётр. – И надо тебе ставить дилемму? А? Ответа не слышу? А ведь тебя поставят на взвод, у Архипки при всей поддержке политотдела преимуществ перед тобой нет.

– Ни-ни, – заволновался я, – пусть подавится, мне и на броневиках хорошо.

– Правильно, и, Лёха, я тебя очень прошу, прежде чем что-либо сделать, подумай, к чему это может привести. И вообще почаще вспоминай нашу «альма-матер», – зло усмехнулся краешками губ Хватов.

Намёк на то злополучное кимовское собрание мигом вернул мне недоверчивость к военкомам. И невольно сравнил нашего Петелина и Сомова. Сравнение было не в пользу первого.

– Вот-вот, – кивнул Хватов. – Люди разные бывают. И как ты, Лёш, говорить любишь: «Ситуация ситуации рознь». Понятно?

– Более чем.

– Ну и ладно…

…Да, как время летит, вот уже и лето 33-го наступило. Уже четыре года, как я в армии, практически целая жизнь, словно до этого было беззаботное детство, сразу перешедшее осенью 29-го во взрослую жизнь.

Родной завод у меня теперь как привет из весёлой и немного бесшабашной юности со всеми её радостями и разочарованиями. Забылись мелкие неурядицы и обиды. А сейчас там стало всё по-другому, не узнать. Сменилось руководство, пришли новые рабочие и фабзайчата. И вместо элитного, не побоюсь этого слова, предприятия, стало одно недоразумение…

Когда я приехал в свой первый отпуск в конце мая 31-го, то сразу, как закинул вещи, рванул к отцу. Молодой был, горячий, да и наградой хотел похвастаться, чего уже там скрывать. Орден Красной Звезды. По нему-то Ермолов меня всячески и пропихивал. Хотя сам я от награды, как мог, шарахался, не желая получить приставку «орденоносец». И так некоторые командиры начали волком смотреть и всячески строить каверзы, пока, правда, втихомолку и с оглядкой, но ведь делают. А недостатки найти – много ума не надо.

– …Знаешь что, паренёк, – чуть издевательски щёлкнул пальцами ротный, обрывая поток очередных доводов «не доводить до греха», – ты ещё попричитай: пожалейте сиротинушку, не вешайте орденок… – Со стороны наш разговор смотрелся комично, только выражение лица Ермолова не располагало к веселью. – Не раз ты столкнёшься с завистью и подлостью, тебя всячески будут шельмовать. Ничтожества и приспособленцы, мнящие себя непревзойдёнными тактиками и стратегами, не оставят тебя в покое. А проиграть им ты не имеешь права. Всё, разговор окончен.

И спустя неделю мне в торжественной обстановке вручили орден – «за захват тяжёлой артиллерии противника».

Ну да ладно, перемелется, мука будет. А хорошо-то как! Погода тёплая, но жары пока нет. К ФЗУ я специально пошёл по Почтовой, там деревья давали тень, и было прохладно. Ну, не хочу предстать перед отцом в намокшей от пота форме, стыдно. Кстати, мне Архипыч посоветовал не дразнить гусей и надеть не парадку, а повседневную, обычного сукна форму, вот только шить у знакомого портного. Тот говорил – построить (ну, привык так человек, отвыкать, по его словам, уже поздно). Зато в результате получилось произведение искусства, форма на мне сидела как влитая. Увидев результат, Архипыч пробурчал нечто насчёт волков и овец. Уточнять и вообще показывать, что слышал его бормотание, я не стал.

Народу по пути встречалось немного, всё-таки не главная улица, на которой и в будний день людей хватало. Единственное, что меня немного обеспокоило, так это странный взгляд Николаевны, нашей соседки. Но, едва отойдя от дома, я выкинул его из головы. Лишь позже до меня дошло, что все недоговорённости Николаевны неспроста.

В дом купца Ляхова, где сейчас находилось ФЗУ, я вошёл, когда ещё шёл урок. Повертев головой, решил не соваться в классы и выспрашивать, где отец, а направился к директору. Уж он точно знает, где он. Угу, там я обоих и обнаружил, и не только их. Маленький живчик – очевидно, это и был директор – пытался втолковать райкомовцу, в котором я узнал «передовика», что нет у него преподавателей. А тот в знакомой манере давил директора, словно танк. При моём появлении наступила немая сцена, не хуже классической гоголевской. Первым сориентировался отец.

– Моисей Аркадьевич, подписывай, – придвинул он ему лист бумаги.

– А вы к кому, товарищ? – очнулся райкомовец, задержавшись глазами сначала на значке, а потом переведя взгляд на «звёздочку».

– К Мельникову. – По глазам родителя я понял, что признаваться в родстве преждевременно. – Ну, всё, тогда я пошёл. – И отец, не обращая внимания на партийца, покинул кабинет.

Я тоже не стал стоять как столб и сразу убрался оттуда. Ни о чём не спрашивая, последовал за отцом.