пути к нирване, тогда спускайся с небес на землю и помни, что это всего лишь кусок мрамора. Хочешь ли ты сам превратиться в кусок мрамора?

– Ты слишком буквально воспринимаешь нашу связь, – встревожился не на шутку Джулиан. – Наше слияние скорее как символический акт, я просто стремлюсь к этому, используя этот образ, так гораздо проще, когда ты видишь своё идеальное отражение, которое, кажется, познало все премудрости мира сего. Это мой путь развития, мой и Райана, а мраморная скульптура всего лишь – символ нашего восхождения!

– Кто ты такой без Райана, когда ты остаёшься наедине со своей скульптурой? – вдруг на удивление резко спросил Ланже, глаза его блестели чёрными демоническими вспышками. – Что она тебе говорит? Почему ты так стремишься к этому идеалу, ради чего? Ты же это делаешь только ради Райана, ты пытаешься ему угодить, ты готов на всё, чтобы стать его идеалом ещё при жизни. Он одержим твоей скульптурой, её состоянием добровольного принятия вечности, и её неземной красотой, доступной лишь миру неживых. Ему не хватает только твоей жизни, чтобы скульптура стала для него идеальной, как ты не понимаешь, что он заходит слишком далеко? Настоящее искусство должно открывать третий глаз, это – моя цель, дать почувствовать полноту этого мира со всеми её плюсами и минусами. Но ничто не способно покорить вечность на двоих, ничто не способно разрушить чары смерти, чтобы дать насладиться этим чувством иллюзорной вечности.

– Даже если это продлится всего лишь миг, я готов продать душу за этот миг прямо сейчас! – вскричал Джулиан, вскакивая с дивана, опрокинув при этом свой допитый бокал с Манхеттеном. – Я готов подчиниться всему, но заморозить этот последний момент слияния, это чувство покорения гармонии, которое и станет моим билетом в вечность, моей замороженной красотой в бесконечности.

– Мне казалось, что ты любишь жизнь и не стремишься умереть, – ответил Ланже после небольшой паузы, голос его уже звучал уравновешенно. – Можешь себе представить, каким искушениям подвержен я сам, когда создаю свои работы, которые покорили вечность и заморозили красоту навеки, если выражаться твоими словами? И осознание, что именно я являюсь творцом этой вечности, делает меня выше богов, это чувство ни с чем несравнимо, в нём так легко утонуть, забив на всё на свете, просто раствориться в собственном иллюзорном божественном эгоизме. И как только ты начинаешь осознавать, что ты поймал момент идеального состояния, тут же с другой стороны манит деградация, полное падение. Как только ты сдаёшься какому-то состоянию, даже самому возвышенному, ты прекращаешь не только развиваться, ты прекращаешь существовать.

– Главная моя тайна не является вопросом, как познать гармонию между жизнью и анти-жизнью, которую ты пытаешься до сих пор раскусить, перевоплотив её в сохранение красоты и покорение вечности, а в том, что стоит только заиграться в богов, как ты теряешь всё, потому что где разгадывается одна тайна, приходят новые. Никогда не останавливайся, именно это и твердят мои скульптуры. Познавай мир, покоряй смерть, цени жизнь, но, даже побывав на самом дне или в священном раю блаженства, двери не захлопываются, всегда есть новый путь, каким бы ты великим опытом себя не напичкал. Начала и конца не существует, жизнь равно смерть, помни это.

– У нас с Райаном – одна цель, и ты не совсем понимаешь наши поиски, – оправдывался Джулиан, его крайне задела эмоциональность и глубина слов Жана, который сам разоткровенничался с ним о таких важных для него самого материях. Он снова сел на диван, расслабив максимально своё тело, чтобы показать, что он совершенно спокоен и не задет откровениями своего собеседника. – Я стремлюсь только к развитию, я не терплю статичность, мои поиски никогда не закончатся, мраморная скульптура – всего лишь образец для подражания для меня, и не в том плане, что я пытаюсь стать ей, а как поиски идеала, только вперёд, ломая все рамки и наплевав на ограничения.

– Но идеальное состояние Райана не совпадает с твоим, даже если тебе кажется, что вы на одной волне, – снова поднял тему Райана Жан, вставая сам с дивана. – Он лепит из тебя свой собственный идеал, ориентируясь на мою скульптуру, и это – не твоя цель, а его, помни это, пока не поздно.

Уже поздно, осознал вдруг Джулиан, он вдруг понял, что давно уже катится в ад на райских крыльях. Но это было добровольное снисхождение, он попал в сценарий Райана, который следовал своей цели, а он был всего лишь актёром, или скорее пешкой, но что может быть слаще, чем смерть мученика, который добровольно и с радостью отдаёт свою жизнь за свою веру? Конечно, он драматизировал всё после слов Жана, потому что тот никогда так не разговаривал с ним, почти поучал его как ребёнка, и с таким наплывом эмоций! Конечно, его это в какой-то степени встревожило и напугало, но сейчас он пытался отогнать эти тревоги, всё под контролем, они с Райаном на равных в своих исследованиях, и на самом деле он занимался бы тем же самым и без Райана. Просто без Райана не было бы и этой скульптуры и этого долгого пути исцеления страхов, которые помогли ему стать тем, кем он являлся сейчас. Поэтому это и был их общий мраморный мир, ведущий их к вечности.

Как будто прочитав его мысли, Жан спросил уже в дверях. – Почему именно ты? Почему не он сам? Что будет с ним самим, когда он подчинит твою красоту вечности и остановит иллюзорное время?

Джулиан понимал, что Ланже и не ждёт ответа, потому что сразу после этого вышел из особняка и направился к дороге, явно выискивая или вызывая такси. Джулиан закрыл руками лицо и пытался вспомнить то чувство уверенности, которое наполняло его до визита Ланже. Почему этот ненормальный скульптор снова поколебал его веру, зачем вызвал эти эмоции? Но ответ почему-то нашёптывали его страхи, но он отгонял его и отгонял, потому что это было неправдой. Но он знал. Он знал то, чтобы Райану покорить вечность, ему придётся умереть. И самое ужасное было то, что он всё равно страстно желал этого. Он очень надеялся, что это будет лишь символическая смерть, но других вариантов, как покорить вечность и запечатлеть в ней идеальную красоту он не знал. Оставалась лишь надежда, что его скульптура знает больше его.

26

Райан заставлял себя работать, ему было непросто концентрироваться даже на том, что ему нравилось, новая выставка в одном из залов (помещение у него было большое,