– Ну, мам, поздравь! Ты не представляешь, кто меня сейчас подвез!

Галина Евгеньевна скривилась презрительно:

– Кому ты нужна, дешевка? Переоденься – через пятнадцать минут клиент будет.

– Пошли они все в задницу, твои клиенты!

– Мои клиенты в прошлом, остались только твои. Я тебе устрою «пошли в задницу»!

Ольга разозлилась:

– Да не переживай ты за клиента, не будет он меня ждать! Ты ж выслушай, с кем я сегодня встретилась. Меня же Кеба домой подвез!

– Кеба? – Галина Евгеньевна моментально забыла о клиентах и отчислениях в личный пенсионный фонд. – Тот самый?

– А какой же еще, – с гордостью провозгласила Ольга.

– И?

– Ну что, – театрально смутилась дочь. – Наставила я рогов его Маринке. Правда, бесплатно, но разве в деньгах счастье?

Взгляд Галины Евгеньевны вспыхнул триумфом.

– Эх, мам, видела б ты меня! Мне б в театре блистать – я ж сама себе поверила!

– В кои веки от тебя толк есть. Молодец! И Маринке отомстила, и мамаше ее. За меня.

Кеба ненавидел себя.

Нет, не мужик. Если баба отымела его против его желания – какой же он мужик?

Он изменил Маринке не впервые. Но тогда это случилось по большущей пьянке на соревнованиях в другом городе. Только утром, увидев рядом посапывающую во сне постороннюю женщину, понял, что натворил. А поняв, бросился в туалет: тошнота к горлу подкатила то ли с перепою, то ли от осознания произошедшего.

Маринка… Как он мог? А как же веснушки?!

Гена искренне любил жену. После родов она чуть-чуть округлилась – самую малость, что лишь сглаживало юношескую угловатость. Теперь она стала еще красивее, чем тогда, когда он увидел ее впервые в полупрозрачном сарафане. Но он до сих пор обожал, когда она становилась в дверном проеме и начинала крутиться, как тогда: по часовой, против часовой. И пусть вместо соблазнительного сарафана на ней были старые джинсы – он все равно обожал такие мгновения. Это был их тайный знак. Маринка не любила говорить о чувствах. Высшим ее признанием было именно такое вот покачивание в дверях. Дескать, помнишь, как все началось?

Он помнил. До сих пор помнил атмосферу ожидания, когда в огромном пустом зале гулко зацокают каблучки, предвещая их тайное счастье.

Однако это не помешало изменить жене. Изменить дважды. Один раз с той, чьего имени даже не знал. Второй – с той, которую они оба предали. И что подлее – безымянная любовница, или Оленька?

То, что он пытался не допустить близости с нею – не оправдание. Мужик бы ни за что не позволил такому случиться. Значит, он не мужик. Тряпка. Но больше он не будет тряпкой.

Видимо, он и в самом деле тряпка. Потому что позволил Ольге снова перейти черту.

В тот раз она ждала его у дома. Опасаясь, что Маринка ее увидит и все поймет, Гена вынужденно впустил Ольгу в машину и немедленно отъехал на пару кварталов. Пытался мирно объяснить, что возврата к прошлому не будет, что он просто не сумел предотвратить близость, но больше никогда ничего…

Она не дала ему договорить: как и в прошлый раз, нагло расстегнула ширинку. Кеба был наготове, схватил ее руку. И тогда она стала угрожать. Говорила, что все расскажет Маринке, и даже приукрасит: скажет, что это Генка ее изнасиловал.

Черт его знает – то ли угрозы ее подействовали, то ли прикосновения: она ведь ни на мгновение не останавливалась, пока говорила. Он злился на нее, и от этого забывал контролировать ее руки. А когда вспоминал – было уже поздно: он сдавался ей бастион за бастионом, по кусочку. Тут проиграл, там отступил…

А потом уже ни играть, ни ссориться не хотелось. Что-то такое она в нем зажгла, будто и не было всех этих лет. Будто не было еще Маринки, не было Лехи. Когда ему казалось, что он любит Оленьку, что сделал правильный выбор.

Очнулся, когда все уже произошло, и Оленька плотоядно улыбалась. Рассеялись последние сомнения: не насиловал ее Бубнов. Такая сама кого хочешь изнасилует. Да что там – она только что сотворила с ним то же самое, что когда-то с Бубновым. Только Леха был пьян, и не соображал что творит. А что помешало Кебе вытолкать ее из машины?!

После этого начались звонки. Точно так же Ольга не оставляла его в покое тогда, когда он отказался на ней жениться. Но если тогда она обещала ему рай на земле, то теперь требовала встреч, шантажируя тем, что все расскажет Маринке.

Меньше всего Гене хотелось, чтобы жена узнала о его глупости и бесхарактерности. Однако на Ольгины угрозы не велся. После каждого такого звонка давал себе зарок: сегодня сам все расскажу Маринке. Она поймет.

Но стоило прийти домой, увидеть ее, такую уютную, домашнюю… Без намека на косметику, в старых джинсах с продырявленными коленями, в растянутом свитере, жутко уродующем ее фигуру. И даже в этом непрезентабельном, казалось бы, виде Маринка была ему всем миром сразу. Один взгляд на нее – и Кебу коконом окутывал уют и покой. Казалось кощунством нарушать их единение рассказом об Ольгиных проделках. Нет, не сегодня. В доме пахнет яблочными оладьями, Маринка с таким нетерпением ждет, когда он их попробует и непременно зажмурится от удовольствия. И он послушно закрывает глаза и мурлычет. Потому что действительно вкусно. И потому что она ждет этого. Она живет ради того, чтобы Гена жмурился от удовольствия. А он позволил наглой Ольгиной руке влезть в его ширинку…

Не сегодня, нет. Завтра выветрится запах оладьев. Завтра Маринка не будет ждать ничего особенного. Тогда он плавно подведет разговор к измене. И сделает так, чтобы ей было как можно менее больно. Он скажет, что любит только ее, что никто другой ему не нужен. Но произошла неприятность – встретилась ему Ольга, и… И он ничего не смог с этим поделать. Черт! Как же сказать так, чтобы Маринке не было больно, а он мог не опасаться Ольгиных угроз?!

* * *

Сбылась мечта. Пересеклись их с Кебой дорожки. И что?

Оленька не могла понять, чего хочет. Отомстить предателям – само собой. А кроме мести?

Все эти годы она то безумно любила Кебу – пусть лишь из ревности – то люто ненавидела. А что теперь, когда между ними снова появилась какая-то связь? Пусть он эту связь отрицает – его мнение никому не интересно. Что сама Оленька об этом думает? Что она чувствует?

Ничего. Ничего, кроме желания отомстить. Убить их с Маринкой так же, как когда-то убили они ее. Они, самые близкие ей люди. Убить. Непременно убить. Не физически – так легко они не отделаются. Убить морально. Убить тем же оружием, которым они убили Оленьку.

Сам Кеба, как оказалось, ей теперь даром не нужен. Это раньше, в сравнении с «колокольчиками», он казался половым гигантом. А недавние встречи с ним показали: никакой не гигант, полное ничтожество. Ему минет делают, а он верещит нечеловеческим голосом: куда там, прям целка в момент порчи имущества. Вместо того чтобы от кайфа торчать, отталкивает ее от себя. Тьфу.