– Поднимайся, – прошипел я.

Я не горел желанием использовать слишком много слов. Он не должен был уловить мой американский акцент. Я сжал его шею сзади, показывая свои намерения. Он отчаянно кивнул, с глухим стуком опустился на пол и схватил толстовку со спинки стула, стоявшего у стола. Он скользнул в свои слайды и стал ждать инструкций. Я приставил свой нож ему в спину сзади и открыл перед ним дверь, как чертов джентльмен. Как только мы вышли в коридор, я последовал за ним по пятам. Четыре утра или нет, но права на ошибку у меня не было.

Мы поднялись по лестнице на четвертый этаж, в спальню Фэрхерста. Я знал, что он останется в Лондоне сегодня вечером, потому что он сказал это после того, как я спустился вниз из комнаты Леноры и извинился за нее. Эдгар выглядел разбитым, Арабелла торжествовала, а Поппи рыдала. Гарри сказал, что положит подарок Леноры у ее двери и пригласит ее на ужин, когда она почувствует себя лучше.

Про себя я сказал ему, что умру тысячью смертей, прежде чем позволю им провести время один на один вместе.

Когда мы с парнем добрались до комнаты Гарри, я взломал замок, вломился внутрь и закрыл за нами дверь. Я открыл двойные двери гардеробной Гарри и жестом пригласил мальчишку войти.

– З-залезть в шкаф? – пробормотал он, потирая руки. Было даже не холодно.

Я коротко кивнул.

– Ч-что ты со мной сделаешь? Я просто… я не… Мы не вместе и ничего такого. Я не знал, что у него есть парень. – Он остановился.

Конечно. Вот почему он был здесь. Потому что я хотел, чтобы член Фэрхерста принадлежал только мне.

– Залезай, – рявкнул я, прижимая нож к горлу парня.

Он юркнул в шкаф, обернулся и выжидающе посмотрел на меня. Я знал, что он был старшеклассником. Я знал, что его зовут Доминик Мейплз, родом из Эдинбурга, и спал он с Фэрхерстом уже в течение года, начиная с того момента, когда это еще считалось незаконным. Конечно, говорить сейчас об этом в лицо своему врагу было бесполезно.

Я не хотел причинять вред.

Я желал полного уничтожения.

И просто запереть кретина Гарри в тюрьме было недостаточно.

Как только Доминик оказался внутри, я использовал свои руки в перчатках, чтобы положить его ладони на полки гардеробной, меняя его положение и раздвигая ноги.

– Раздевайся, – хрипло сказал я.

– Почему… как…

Вместо того чтобы ответить на его незаконченные вопросы, я сам стянул с него спортивные штаны. Он послушно сбросил их вместе со слайдами, затем снял толстовку и рубашку.

Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и именно тогда я заметил, что он был возбужден. Его чертов член был прижат к ящику, фиолетовый и набухший. Да. Он действительно был парнем Гарри. Они оба были больны.

Как только Доминик оказался совершенно голым, я взял баллончик с жидкой краской для граффити и побрызгал ему на спину. Он вздрогнул, когда холодная жидкость плеснула на его кожу, впившись зубами в один из свитеров Гарри, чтобы не шуметь, но его чертов член все еще был прижат к зеркальному ящику, и он все еще был прямым, как стержень.

Когда я закончил с черной краской, то отбросил банку в сторону, достал телефон парня и сунул его ему в лицо, стоя за спиной.

– Разблокируй.

Он уставился в экран, используя функцию распознавания лиц. Я сфотографировал спину парня, отправил фото Фэрхерсту через телефон Доминика и сунул телефон к себе в карман.

Шоу начинается, ублюдок, и у тебя место в первом ряду.

Вон

Я обдумывал, как сообщить Лен, что уезжаю из города, но потом решил, что это не имеет смысла, потому что она не хотела меня слышать.

Она не оставила места для размышлений – наши отношения закончились.

Ленора не смогла бы выразиться яснее, даже если бы сделала татуировку на лбу «Собственность Поупа» (которого я все равно собирался убить, потому что пошел он куда подальше).

Это даже хорошо. Она была глупа, думая, что я никогда не дарил ей подарков на день рождения, поэтому у меня действительно не было ни малейшего интереса к ней.

И все же.

И все же.

Я собирался послать еще одну долбаную корзину в ее комнату сегодня утром, как делал это каждый день с тех пор, как Арабелла отсосала мне в последний день в школе. Сначала я послал шоколад, потому что не хотел, чтобы это было слишком очевидно, но подумал, что она все же догадается, откуда взялись пирожные в ее день рождения, когда я отправил их. Они были ручной работы и разной формы, для ее развлечения. Облака, единороги, звезды, животные, буквы. Что угодно, только не сердце – таково было мое тщательное наставление шоколатье. Каждое пирожное было индивидуально завернуто в обложки книг фэнтези: «Властелин колец», «Песнь льда и пламени», «Гарри Поттер», «Северное сияние».

Это стоило немного дороже, но что-то нестоящее было не в моем стиле.

Дело было не в желании переспать с ней или, боже упаси, не в том, чтобы заставить ее чувствовать себя лучше. Я даже не оставил записки. Я просто знал, что она любит сладкое с того самого дня за фонтаном, и жалел ее, потому что она была сиротой, без друзей и в полной жопе.

Вот и все. Жалость.

Я позвонил в шоколадную лавку, и женщина оттуда узнала меня по моему акценту и тому факту, что я пользовался их услугами уже несколько недель. Кроме того, я, вероятно, был единственным идиотом, который позвонил до их открытия, когда они только начинали свой рабочий день.

– Еще одна корзина? Настойчивый парень. – Она хихикнула.

Я закатил глаза, наблюдая, как английская сельская местность проносится мимо первого поезда в Хартфордшир. Было без четверти шесть. Даже птицы все еще спали.

– Может быть, на этот раз вам стоит придать корзине индивидуальность? Ей явно нужно немного оттаять. Вы посылаете их уже довольно давно.

Записка была плохой идеей. Она бы подумала, что мне не все равно, но, черт возьми, мне было наплевать на нее. Было жестоко притворяться, что это не так. Особенно сейчас, когда все было кончено.

– Пустая записка – это нормально, – отрезал я.

– Правильно, – пропела она нараспев. Так чертовски бодро для утра. – Это все?

– Да.

– Много шума на заднем плане. Вы направляетесь в какое-нибудь особенное место? – Она попыталась разрядить обстановку.

Могу ли я вычесть чаевые за то время, которое она потратила впустую, пытаясь пообщаться со мной?

Потому что притворяться, что ей не наплевать, казалось выше ее зарплаты.

– Хартфордшир, – сказал я. – Святой Олбанс.