— Давай разделимся. Так мы быстрее обойдем дом.

— Нет, — твердо сказал Питер.

— Ладно, — Джим пошел вперед по коридору. Здесь было еще темнее, чем казалось снаружи. Обои, исписанные там и сям детьми, содрались и свисали клочьями. Джим шел, зажигая одну спичку за другой.

— Погляди в чемодане.

— Ах, да, — Джим нагнулся и открыл чемодан. — Пусто.

— Мы ничего не найдем, — прошептал Питер.

— Господи, мы осмотрели всего две комнаты.

Очередная спичка погасла. Их окружила темнота.

— Зажги еще, — попросил Питер.

— Лучше так. Глаза скоро привыкнут.

Они стояли долго, пока в темноте не начали вырисовываться смутные очертания комнаты.

Питер подскочил, услышав какой-то звук.

— Тише ты!

— Что это было? — прошептал Питер.

— Ступенька скрипнула. Вот и все.

Питер потрогал лоб. Пальцы его дрожали.

— Слушай, мы ходим тут, разбили окно. Ясно, что ее тут нет. Пошли наверх.

Джим ухватил его за рукав и потащил к лестнице.

Наверху была сплошная тьма. Питер долго стоял в нерешительности, глядя на ступеньки.

— Слушай, иди один. Я подожду здесь.

— Хочешь остаться здесь в темноте?

Питер покачал головой.

— Ладно. Тогда пошли.

Джим поставил ногу на первую ступеньку, оглянулся и начал взбираться наверх. Питер последовал за ним, когда тот был уже на полпути.

— Привет, ребята, — сказал звучный голос с подножия лестницы.

Джим Харди закричал.

Питер упал на ступеньки, парализованный страхом, и ему показалось, что он скользит вниз, прямо в объятия стоящего внизу человека.

— Я отведу вас к хозяйке, — сказал тот. Он был одет очень странно: синяя вязаная шапка на светлых курчавых волосах, как у Гарпо Маркса, солнечные очки на бледном, как слоновая кость, лице. Это был тот человек с площади. — Как ее первые посетители вы можете рассчитывать на особенно теплый прием.

Улыбка его стала еще шире, и он медленно направился к ним. Пройдя немного, он поднял руку и сорвал шапку с головы. Светлые кудри — парик — слетели вместе с ней.

Когда он снял и очки, его глаза сверкнули золотым пламенем.

Стоя у окна в отеле и глядя на лишенную света часть Милберна, Дон услышал вдалеке в холодном воздухе джаз и подумал: доктор Заячья лапка пришел в город.

За его спиной зазвонил телефон.

Сирс стоял у двери, слушая шаги на лестнице, когда зазвонил телефон. Не обращая на него внимания, он открыл дверь и выглянул. Лестница была пуста.

Только тогда он взял трубку.

Льюис Бенедикт, тоже оставшийся без света, не слышал ни музыки, ни детских шагов. То, что он слышал, сидя в темной кухне, было самым кошмарным звуком, слышанным им в жизни. То ли в вое ветра, то ли в его мозгу раздавался испуганный, почти неузнаваемый зов его жены: «Льюис! Льюис!» Поэтому, когда зазвонил телефон, он схватил трубку как спасательный круг.

И услышал голос Рики Готорна:

— Мне надоело сидеть в темноте. Я говорил с Сирсом и с племянником Эдварда, и Сирс любезно пригласил нас к себе. Приедешь? Нарушим правило и просто посидим, ладно?

Рики подумал, что молодой человек становится похож на истинного члена Клуба Чепухи. Дон развалился в одном из любимых кожаных кресел Сирса, потягивал виски и разглядывал обстановку библиотеки с выражением любопытства, делающим его очень похожим на Эдварда. Иногда он что-нибудь говорил, но это лишь подчеркивало его напряжение.

Может, это и делает его похожим на нас, подумал Рики. Но все равно Дон ему нравился; родись он лет на сорок пораньше, он был бы их другом по праву рождения.

И он что-то скрывал. Рики не мог понять, почему тот спросил их, слышали ли они вечером какую-то музыку. В объяснение он лишь сказал, что, по его мнению, то, что случилось, находится в какой-то связи с тем, что он пишет.

После этого он рассказал о своем замысле и о докторе Заячья лапка и упомянул, что перед тем, как приехать сюда, слышал музыку.

— Вы хотите сказать, что происходящее в городе совпадает с сюжетом ненаписанной книги? — недоверчиво спросил Сирс. — Это какая-то чепуха.

— Если только, — задумчиво сказал Рики, — с его приездом события не приобрели некий новый поворот.

— Нет, не может быть, — не успокаивался Сирс. — Поворот поворотом, а по-моему, мы просто сами себя запугали, в том числе и вы, мистер писатель.

Льюис сидел в стороне от остальных, погруженный в мрачное раздумье. Рики спросил, о чем он думает, но Льюис в ответ только попросил еще виски.

Сирс угрюмо кивнул; Льюис выпил уже вдвое больше обычного, как будто к этому обязывало его появление в мятой рубашке и твидовом пиджаке.

— Ну и что за таинственный поворот? — осведомился Сирс.

— Ты отлично знаешь, о чем речь. Во-первых, смерть Джеффри.

— Совпадение.

— Овцы Элмера и другие животные.

— Ты что, уже, как Хардести, веришь в марсиан?

— Не помнишь, что нам сказал Хардести? Что это чья-то игра, развлечение. И они продолжают развлекаться — Фредди Робинсон, потом бедная Рея Дедэм. Я давно чувствовал, что мы накликали нашими историями что-то нехорошее, а теперь боюсь, что эти жертвы не последние. Слишком далеко все зашло.

— Я же говорю, что ты себя запугиваешь.

— Мы все боимся, — сказал Рики охрипшим от холода и волнения голосом. — Все. Но я хочу сказать, что приезд Дона был последним фрагментом головоломки: объединившись, мы объединили и силы, действующие против нас. Может быть, мысами их и вызвали — мы своими историями, а Дон своим романом. А теперь мы видим то, что видим, и объявляем это фантазиями и следствием наших страхов. Три человека умерли, неужели вам этого мало?

Льюис, потупившись, разглядывал ковер.

— Знаете, я вспомнил, что сказал Фредди Робинсону, когда встретил его вечером возле дома Джона. Я сказал, что кто-то хлопает нас, как мух.

— Но почему этот молодой человек, которого мы никогда раньше не видели, стал этим последним звеном? — спросил Сирс.

— Может, из-за того, что он племянник Эдварда? — предположил Рики, и сразу же на него нахлынула горячая волна облегчения, что его дети не приедут в Милберн на Рождество.

Все трое почувствовали давящую тяжесть слов Рики. Трое испуганных стариков сидели в колеблющемся свете свечей и вспоминали прошлое.

— Может быть, — сказал наконец Льюис, допивая очередной бокал. — Но с Фредди что-то не то. Он хотел со мной встретиться, звонил два раза. Я отказался.