прилагательных, которые родному сыну слушать противно. Этого достаточно, чтобы ты перестал повторять одну и ту же ерунду? Дико бесит, по правде говоря!

После столь страстной речи, Мин так и застыл. Он еще раз подумал о том, насколько Лайт как человек лучше него. Ведь от одной только мысли о вторжении постороннего в особняк его душа наполнилась желчью, в то время как Лайта – радостью. Среди них двоих только сердце Мина чернело, и он понимал почему. После смерти матери он остался и без отца, хотя тот был жив и здоров. А Лайта любили, о нем заботились, беспокоились, даже когда парень тоже потерял одного родителя. Поэтому докторишку не поглотили ревность и злоба; у того не возникало и мысли, что кто-то может занять его место или украсть внимание и любовь. Он же при всем своем норове и статусе был подвластен мелочности и вымещал злость на других.

– О чем задумался? – вывел из горькой рефлексии все тот же голос.

– Да так…

– У тебя такое выражение, будто ты себя линчуешь.

– Я вспомнил, как вел себя, когда ты приехал жить в особняк.

– Мы все разные. Как и наши семьи. У каждого есть чувствительные темы, из-за которых мы становимся жестче, злее, временами поступаем неправильно. И у меня есть то, к чему я не хочу подпускать людей. Но мне не сложно поделиться вот этим. – Похоже, Лайт имел в виду свою семью. – Только не думай, что это из жалости или еще по какой причине, которую ты можешь себе нафантазировать. Ты нравишься мне и моим родным, и стоит просто принять это как должное.

Мин многое принимал как должное: удобства, деньги, статус. Но не любовь.

– Ладно, пойду с вами, – согласился он, надеясь быстрее закрыть тему.

Это слишком эмоциональный разговор для раннего утра. Поэтому возвращение Прим, которая с новым рвением прибежала и отвлекла на себя все внимание, вышло для него как нельзя кстати.

И вот спустя час Мин усадил семью Хонгсаван в свою машину. Они быстро добрались до центра города и оказались на рынке.

Было столько людей, столько разных ароматов – голова шла кругом. Мин не любил подобные места и мог находиться в них слишком долго, но в туристических целях позволил себе раствориться в местной суете простых людей, где никто не знает, кто он такой. Он ведь всегда мечтал оказаться посредине. И на удивление нашел то, о чем так долго грезил, в случайной поездке с парнем, которого так ненавидел. Да, жизнь преподносит сюрпризы.

Несколько раз он едва не потерялся в толпе, однако проворная Прим всегда умудрялась отыскать его. А вот ему найти макушку Лайта так легко не удавалось. Когда парень только вышел из душа, смыв краску и высушив волосы, было очень странно видеть его с черной шевелюрой. Лайт все еще походил на ребенка, но не на такого бунтаря, как при их первой встрече. Теперь тот впрямь мог сойти за презентабельного докторишку. Правда, за совсем юного.

Купив все необходимое, Кхун Нари сказала, что отведет их пообедать в лучший ресторан Лампанга. Они зашли в респектабельное заведение, стандарты которого были привычны для Мина. Здесь он чувствовал себя в своей тарелке. Поскольку северный город славился ананасовыми плантациями, он заказал любимый Сом Там[40] и курицу с ананасами, чтобы в полной мере завершить свою миссию туриста.

Обед сопровождался беседой, начавшейся с обсуждения учебы Лайта, а после и его.

– Студенческая пора – лучший период в жизни, – утверждала Кхун Нари, и хотя у Мина имелось другое мнение насчет этого, он промолчал. – Первая любовь и отношения; одногруппники, которые навсегда останутся твоими друзьями. Эта связь очень крепка. Как, к примеру, между твоим отцом и моим покойным мужем.

– Сложно представить, что у отца были друзья.

– Равит всегда вел себя сдержанно, но Пивату, отцу Лайта и Прим, хватало безмятежности за двоих, и он легко нашел к нему подход. Им обоим нравилось, что они так кардинально отличаются друг от друга. Пиват был жизнерадостным, легким на подъем, никогда не отчаивался и верил в лучшее, даже когда в кармане не было ни гроша. С Равитом все обстояло иначе: родители очень давили на него, да и учиться на доктора совсем непросто. Я не осознавала всех трудностей, пока Лайт сам не выбрал эту дорожку.

Свою империю Равит Вонграт построил сам, несмотря на то что бабушка и дедушка Мина по линии отца являлись в то время достаточно состоятельными людьми, хоть и не таких масштабов, как их семья нынче. Они дожили лишь до момента, когда их сын открыл первую больницу, а внук был еще совсем младенцем, поэтому Мин знал их исключительно по фотографиям. За тридцать лет отец не только сделал их фамилию широко известной во врачебных кругах, но и Вонгратов истинными представителями высшего класса.

– Он никогда не рассказывал мне о вашем муже, к сожалению. Хотя, может, это я запамятовал, – Мин пытался хоть как-то загладить черствость родителя.

– Увы, когда вы с Лайтом появились на свет, они поссорились и долгое время не общались. Когда мы взрослеем, просить прощения и прощать становится сложнее. Пиват уже не был так легкомыслен, а Равит вовсю ушел в управление своей первой больницы. Затем спустя несколько лет произошла та авария, – в глазах Кхун Нари появился блеск, отражающий неутолимую боль. – Твой отец тогда очень поддержал меня и даже помог организовать Гнан Соп[41]. Я до сих пор очень ему благодарна.

– Вы возобновили общение?

– Не совсем. Ведь на следующий год случилось горе и в вашей семье. Ужасное время… Мне так жаль Раттану́. Мы с твоей матерью не слишком хорошо знали друг друга, так как они с Равитом познакомились уже после университета. Но во время тех немногих наших встреч она действительно соответствовала своему имени[42].

Приборы в руках застыли, когда упомянули имя его матери. Мин так давно не слышал, чтобы кто-то произносил его. Стало дурно. Он ослабил осторожность и упустил момент, что в этом разговоре может всплыть запретное имя.

– Сынок, ты в порядке? – встревоженно спросила женщина, когда увидела, что он окаменел, а оттенок его лица сменился на болезненную бледность. Она ласково дотронулась ладонью до его запястья, но Мин инстинктивно отодвинул руку.

– Мы отойдем в туалет, – послышался голос Лайта, и по какой-то странной причине он беспрепятственно подчинился, когда его потянули за руку. Уйти – было правильно. Он этого и хотел.

Под влиянием имени матери обломки сердца разлетелись под ребрами, и кровь потекла