— Я отправляюсь в Сен-Джемс на бал, который дают шуаны...

— Но отсюда до Сен-Джемса пять лье, — прервал ее Корантен. — Хотите я буду вас сопровождать?

— Нет, — ответила она, — вас слишком занимает то, о чем я никогда не думаю... ваша персона.

Презрение, которое Мари выказывала Корантену, очень нравилось Юло, и, когда она повернула от ворот к церкви Св. Леонарда, он скорчил от удовольствия обычную свою гримасу. Корантен проводил девушку взглядом, и на лице его вспыхнуло сознание своей роковой власти над этим обворожительным созданием; он считал возможным подчинить себе Мари, управляя ее страстями, и таким путем когда-нибудь завладеть ею. Мадмуазель де Верней, вернувшись домой, поспешила обсудить со своей служанкой вопрос о бальном наряде. Франсина, привыкшая повиноваться своей госпоже, не пытаясь проникнуть в ее намерения, порылась в баулах и предложила греческий туалет. В ту пору во всем господствовал греческий стиль. Мари одобрила этот наряд; он уместился в небольшой легкой картонке.

— Франсина, дитя мое, я отправлюсь в путь по лесам и горам. Хочешь остаться дома или пойдешь со мною?

— Остаться! — воскликнула Франсина. — А кто же вас оденет?

— Куда ты положила перчатку, которую я тебе дала?

— Вот она.

— Пришей к ней зеленую ленту; а главное — захвати денег.

Заметив, что Франсина взяла монеты новой чеканки, она воскликнула:

— Этого еще не хватало! Ведь нас убьют из-за них! Пошли Иеремию разбудить Корантена... Нет, этот негодяй пойдет за нами следом! Лучше пошли попросить у командира от моего имени несколько экю по шести франков!

С чисто женской догадливостью, не упускающей никаких мелочей, она предусмотрела все. Пока Франсина заканчивала сборы к этому непостижимому для нее путешествию, Мари попробовала подражать крику совы и научилась в совершенстве воспроизводить сигнал шуанов. В полночь она вышла из города воротами Св. Леонарда, выбралась на тропинку, которая вела к Колючему гнезду, и смело двинулась впереди своей спутницы через Жибарийскую лощину, ступая твердым шагом, ибо ее воодушевляла сильная воля, всегда придающая телу и поступи человека что-то могучее. Не получить насморка, возвращаясь с бала домой, для женщины нелегкое дело, но когда ее сердцем владеет страсть, тело ее словно вылито из бронзы. Даже храбрый мужчина долго бы колебался в душе, прежде чем решиться на такой дерзкий шаг, но лишь только мысль о нем улыбнулась мадмуазель де Верней, опасность обратилась для нее в приманку.

— Вы отправились в путь, а не попросили у бога помощи, — сказала Франсина и, обернувшись, посмотрела на колокольню Св. Леонарда.

Набожная бретонка остановилась и, сложив руки, прочитала молитву святой Анне Орейской о благополучном исходе путешествия. Мари стояла неподвижно и смотрела задумчивым взглядом то на простодушное лицо своей горничной, погрузившейся в горячую молитву, то на игру лунного света, когда он, падая с облачного неба, проскальзывал сквозь прорези колокольни, придавая граниту легкость филиграни.

Путницы быстро дошли до лачуги Налей-Жбана. Звук их шагов, как ни был он легок, разбудил во дворе собаку — одного из тех огромных псов, которым бретонцы доверяют охрану своих дверей, запирающихся простой деревянной щеколдой. Почуяв чужих, пес подбежал к ним и залаял так грозно, что им пришлось отступить на несколько шагов и позвать на помощь, но в доме никто не пошевелился. Мадмуазель де Верней подала сигнал, подражая крику совы; тотчас же пронзительно скрипнули ржавые петли двери и показалось угрюмое, хитрое лицо Налей-Жбана, поспешно вскочившего с постели.

— Мне надо быстро добраться до Сен-Джемса, — сказала Мари, показывая надзирателю за Фужером перчатку маркиза де Монторана. — Граф де Бован сказал, что ты будешь моим проводником и защитником в дороге. Так вот, Налей-Жбан, достань нам, голубчик, двух ослов под седлом и приготовься проводить нас. Время дорого. Если мы завтра к вечеру не попадем в Сен-Джемс, нам не видать ни Молодца, ни бала.

Ошеломленный шуан взял перчатку, повертел ее в руках и зажег смоляную свечу толщиною с мизинец, а цветом напоминавшую коврижку. Такие свечи ввозят в Бретань из Северной Европы, и, как все, что видишь в столь своеобразном крае, этот товар свидетельствует о полном неведении самых простых основ торговли. Налей-Жбан заметил на перчатке зеленую ленту, поглядел на мадмуазель де Верней, почесал за ухом, осушил жбан сидра, предложил стакан красавице гостье и, усадив ее за стол на глянцевитую скамью из каштана, отправился разыскивать ослов. Тусклый лиловатый свет экзотической свечи не мог затмить прихотливой игры лунного сияния, разукрасившего сверкающими бликами черные тона потолка и мебели в этой закоптелой хибарке. Мальчик удивленно поднял свое хорошенькое личико, а над его пышными кудрями виднелись розовые морды и выпуклые блестящие глаза двух коров, просунувших головы сквозь дыры в стенке хлева. Пес — взгляд его был далеко не глупее, чем у людей в этой семье, — казалось, рассматривал незнакомых ему посетительниц с таким же любопытством, как и мальчик. Живописец долго бы любовался ночными эффектами этой картины, но Мари совсем не хотелось вступать в разговор с Барбетой, которая, словно призрак, поднялась на постели и уже широко раскрыла глаза, узнав недавнюю гостью; чтобы избавиться от неизбежных вопросов Цапли и зловония этой берлоги, девушка вышла во двор. Она быстро поднялась по лестнице, вырубленной в скале, приютившей хижину Налей-Жбана, и залюбовалась бесконечным разнообразием видов, ибо с каждым шагом вверх, к высотам, или вниз, к долинам, менялись виды, открывавшиеся взору. Луна окутывала светлой дымкой долину Куэнона. Для женщины, таившей в сердце отвергнутую любовь, была, конечно, сладостна та меланхолия, какую пробуждает в душе человека мягкое лунное сиянье, фантастический облик темных утесов и переливы светлых красок на воде. В эту минуту тишину нарушил крик осла; Мари поспешно спустилась к лачуге шуана, и они двинулись в путь. Налей-Жбан, вооруженный охотничьей двустволкой и облаченный в одежду из козьих шкур, походил на Робинзона Крузо. Угреватое, морщинистое его лицо едва виднелось из-под широкополой шляпы, которую бретонские крестьяне по традиции носят и до сих пор, гордясь завоеванным в долгие века рабства правом носить этот старинный головной убор феодалов. Маленький ночной караван, двигаясь под охраной проводника, чья одежда, движения и фигура имели в себе что-то патриархальное, напоминал «Бегство в Египет» — творение сумрачной кисти Рембрандта. Налей-Жбан старался избегать большой дороги и повел незнакомок по бесконечному лабиринту путей Бретани.

И только тогда мадмуазель де Верней поняла, что такое война шуанов. Проезжая по узким дорогам, она могла составить себе истинное представление о характере местности, которая с горных высот казалась ей восхитительной; лишь проникнув в глубь этого края, можно постигнуть таящиеся в нем непреодолимые трудности и препятствия. С незапамятных времен каждое крестьянское поле огорожено здесь земляным валом призматической формы высотою в шесть футов; по его гребню растут каштаны, буки и дубы. Эти валы носят название живые изгороди (как и в Нормандии); длинные ветви деревьев, увенчивающие их, обычно протягиваются над дорогой и, переплетаясь, образуют огромный свод. Дороги, угрюмо стиснутые стенами из глинистой земли, похожи на крепостные рвы, и если только гранит, который в этих местах почти везде выходит на поверхность почвы, не создает на дорогах нечто вроде бугристой мостовой, они обычно покрыты такою непролазной грязью, что самый маленький воз должны тащить две пары волов или две низкорослые, но сильные лошади местной породы. Топкая грязь на этих дорогах — явление столь заурядное, что поневоле установился обычай прокладывать в поле, вдоль земляного вала, тропинку для пешеходов, называемую стежка, — она начинается и кончается с каждым новым участком земли. Для того чтобы перебраться с одного поля на другое, надо всякий раз подняться на земляной вал по нескольким ступенькам, зачастую скользким от дождя.