— Талинька — помимо выдающегося таланта художницы обладала и глубочайшими взглядами на жизнь и на искусство. Из рода пушкинской Наталии Гончаровой, она была, как та, хороша собой и, кроме того, умна и восхитительно проста. Живопись она любила беззаветно и непрестанно что-то писала. Она и Мишенька в ту пору часто проводили у нас долгие вечера. Для них всегда лежали наготове листы бумаги, которые они во время разговора заполняли рисунками.

Гончарова и Ларионов полвека прожили в Париже на самом верху крутой лестницы, в причудливом старом доме на углу рю де Сен и рю Жак Калло, в котором по сей день существует кафе «Ля Палетт» («Палитра»), бывшее их Генеральным штабом. В нем они часами вели беседы со своими посетителями. Соседние скромные рестораны «Пети Сан Бенуа» и «Ресторан дез Артист», посещаемые художниками, были также их частым пристанищем. В торжественных случаях обедали во «Вье Пари», где жарился на вертеле шиш-кебаб. Поблизости на узенькой, как змейка, улочке Висконти помещалось святое святых — Мишенькино ателье.

С улицы, вдоль стены столярной мастерской, узкий, словно щель, проход вел в неожиданно светлый двор. На размытой дождями земле — скудная трава вперемешку с опилками. В глубине в трехэтажном строении помещались ателье. В Мишенькино допускались только свои люди, может быть, из-за развала, в нем царившего. В ателье сохранялось, иногда с незапамятных времен, множество полотен — незаконченных, давно забытых, а также рам и подрамников. На известковых стенах висели какие-то неопределенные предметы. От стены до стены тянулись веревки, как в прачечной. На улице Жак Калло тоже не было места, где не высились бы горы книг, рисунков, альбомов, картин и документов. Мишенька собирал… все. И хранил зорко. Когда он был в ударе, он гордо извлекал из какой-нибудь груды или из-под кровати сокровища. За свою жизнь он встречался и дружил со многими известными в искусстве людьми и накопил массу произведений, часто ему посвященных и подписанных самыми громкими именами.

Вперемежку, в порядке, понятном одному Ларионову, грудилось и немало сокровищ помельче, но никогда не посредственных, с которыми он иногда соглашался расстаться за божескую цену, а частенько и дарил. Посредине комнаты — два чертежных стола. Сколько чудес создали на них эти исключительные художники!

Последние дни Наталии Сергеевны Гончаровой в моей памяти глубоко волнующи. Дверь в Мишенькину комнату плотно закрыта — в ее жизни это трагический символ. Она не покидает больше постели. На белой подушке — туго обтянутая седеющими волосами головка. Скорбный, как у Богородицы, лик. Нездешний усталый взор. Кистью, привязанной к непослушным больше пальцам, она пишет букетик желтых цветов, что стоит перед ней на камине.

Ее тяжелый морально и физически конец потряс всех, кто имел счастье принадлежать к друзьям этой замечательной художницы.

Ю. Зубкова, А. Шайкевич, В. Шайкевич, Н. Тихонова. Париж, 1940

Сцены из ревю «Бал Табарен»

Серж Головин. «Призрак розы» на музыку К.-М. Вебера

Нина Тихонова. «Экосез» на музыку Бетховена

Нина Тихонова, Тони Грегори и Дани Макрель. «Дивертисмент» на музыку Ж-Б. Люлли. Новый балет Монте-Карло

«Любопытный» на музыку Ги Ропартца. Новый балет Монте-Карло

Нина Тихонова (Земля). «Весна» на музыку К. Дебюсси. Французский балет

 Нина Тихонова. Фотографии Сержа Лидо

Джорж Баланчин

Бронислава Нижинская

Летом 1946 года все рассыпались по вновь обретенной Франции. Вскоре умер Анатолий Ефимович Шайкевич, за ним Леандр Вайа. Мой успех уже начинал забываться. Для реализации планов момент был упущен. Послевоенная жизнь оставалась нелегкой.

Этчеверри получил новое предложение. Отстроенный после разрушительного взрыва гигантский кинематограф «Рекс»[260], желая отпраздновать свое открытие, пригласил его поставить романтический балет. Он остановился на фокинских «Сильфидах» с добавлением хлюстинского па де труа… Я танцевала и это трио, и знаменитый «Седьмой вальс», и «Прелюд», и «Мазурку». Три раза в день — всю неделю. Возобновление было формальным; исполнение в целом небрежным. После, кажется, ста восемнадцати представлений была объявлена новая программа. Неисправимый Жан-Жак принялся за… Пятую симфонию Бетховена. Появилась Кергрист и… интриги, обманы. Неужели все снова, как в Монте-Карло?..

Нет, не хочу! С завтрашнего дня я больше не танцую.

Подоспел случай. На следующий день я встретила на улице своего приятеля Лео Унгера, беженца из Австрии, нашего аккомпаниатора в Новом балете Монте-Карло. Артистичный, темпераментный, он вообще был хорошим музыкантом. Но так, как он играл венские вальсы, действительно дано только тем, кто родился там, где они были созданы. В Париже он открыл для себя новое поле деятельности, которой отдавал теперь все свои силы — помощь детям, чьи родители в годы войны погибли от рук оккупантов. Иные из этих детей сами побывали в немецких концлагерях и чудом выжили. Других с огромным для себя риском спасали частные лица или общественные организации: ОЗЕ[261] существовало во Франции еще до войны. Вместе с БУНДом, работавшим в связи с американским ДЖОЙНТом[262], оно героически продолжало свою деятельность в течение всего периода оккупации. После войны задача вернуть детей к нормальной жизни и позаботиться об их будущем материально широко поддерживалась еврейской общественностью, французской Ассистанс Пюблик[263] и — в очень больших размерах — США. Каждая организация разрешала эту задачу с некоторыми нюансами, но всегда с чувством высокой ответственности.

Берта Борисовна Меринг, в руках которой сосредоточилось распределение денежных фондов, являлась личностью особенно значительной. Ее престиж прежде всего был основан на абсолютной преданности делу и несокрушимой воле, необходимых, чтобы управлять комитетами детских колоний — каждый из них считал себя самым главным. Мне сдается также, что она редко ошибалась в своих суждениях и обладала искусством выбирать сотрудников. Авторитет Берты Борисовны редко кто оспаривал. Но не все разглядели в ней человека исключительной гуманности.

Как-то еще до встречи с Лео Унгером, завернув за угол возле отеля «Лютеция», я увидела странное зрелище: вдоль тротуара — десяток автобусов, окруженных толпой прохожих, которые застыли в мертвом молчании. Я подошла. Что это! Кто эти существа