Сандугаш всегда очень нравилась эта история. И теперь она думала, что, когда Федор закончит с ней, когда душа ее вырвется из тела, она соединится с Мироном и они пойдут по единому пути, каким бы он ни был.

Федор обнажил ее полностью.

– Знаешь, сначала я тебя просто отымею. Потом я отымею тебя ножом. Мне всегда этого хотелось. А потом я буду отрезать от тебя одну красивую деталь за другой. Сначала твои маленькие хорошенькие грудки. Потом твои пальчики. Потом отрежу ягодицы: у тебя они просто идеальны. А еще я вырежу тебе…

«Не слушать. Не слушать. Не слушать. Меня здесь нет. Я уже мертва. Я ничего не почувствую, потому что я уже мертва», – думала Сандугаш.

И вспомнила, как когда-то она уже думала так.

Когда ее звали Фаина Лукинична Щербакова, и была она капитанской женою, и разбойник-инородец сел на их с мужем супружеское ложе и приказал ей раздеваться донага, и она раздевалась, а он смотрел, а она думала, что ей повезло, что здесь он один, он хотя бы один! А Елизавету Андреевну и Машу распластали на столах в бывшей трапезной, среди вони их тел, среди хохота, среди Ада кромешного… Но у нее, у Фаины Лукиничны, был свой Ад, и этот Ад смотрел на нее нетерпеливо и жадно, и, спуская чулки, сбрасывая на пол нижнюю юбку и рубашку, она твердила: «Меня здесь нет. Я уже мертва. Я ничего не почувствую, потому что мертва…»

Но ей пришлось почувствовать, когда он толкнул ее на кровать, взял за основание косы, ткнул лицом в подушку. И сейчас ей придется, она это поняла, когда Федор провел ножом от ямки возле ее шеи вниз до пупка, и еще ниже. Неглубокий, но болезненный порез.

– Мне нравится скользить по крови. Ему тоже нравилось, когда он был зверем…

«Не слушать…»

– Открой глаза. Смотри на меня. А то я вырежу тебе один глаз прямо сейчас.

Кончик ножа коснулся века.

Сандугаш открыла глаза.

Федор улыбался, нависая над ней с ножом.

Он приоткрыл рот, желая что-то сказать…

И тут белый вихрь налетел на него, и прозрачный, будто из стекла отлитый, белый волк разом запустил когти в грудь Федору Птичкину и вырвал ему горло.

Горячая кровь плеснула на обнаженное тело Сандугаш.

Федор завалился назад.

Она не могла его видеть, но чувствовала его содрогания, слышала влажный хрип.

К счастью, это было недолго.

Прозрачный волк ледяным языком провел по ее ране – и боли не стало.

– Мирон…

– Я не успел уйти далеко. Я не мог допустить… Я должен был защитить тебя. И я смог.

– Но теперь… Все зря! Ты снова оделся в ненависть и ты попробовал крови, и… Как мне снова спасти твою душу, Мирон? Где она теперь?

– Его душа – с ним, – услышала Сандугаш знакомый голос.

А потом над ней склонилась Мэдэг.

– Ты? Но как же?! – изумилась Сандугаш.

– Вода Байгала в сосуде. Где Байгал, там и каждый из нас. Твой муж больше не раб моей ненависти и жажды мести. Он оделся в собственную ненависть. Поэтому облик его прозрачен. Ведь ненависть воина, защищающего свою женщину, чиста. Моя ненависть – при мне. Его – при нем. И душа при нем. Все, что нужно теперь, это закупорить бутыль с тем, что в ней осталось, и все же отвезти ее к Байгалу… Как мы и договаривались, Сандугаш.

Сандугаш подергала ногами, поелозила руками.

– Как мне освободиться?

– Мы с Мироном тебе тут помочь не можем. Он всю силу отдал, убивая твоего врага. А у меня нет силы в физическом мире. Но ты же шаман. Засни. Пошли своего духа к тому ближайшему, кто может тебя услышать, приехать, освободить.

Жугдер Лодоевич – ближайший из тех, кто может услышать, но к тому времени, когда он сюда доберется, сколько же часов она проведет обнаженная и распятая… Но делать нечего. Если не он – она погибнет. Надо сосредоточиться. Надо…

Но она не могла. Она была совершенно без сил.

Сандугаш снова заплакала.

И вдруг почувствовала ледяное дыхание на своей щиколотке, привязанной к корню. Прозрачный волк склонился к ее ноге, подцепил клыком стяжку – и рванул. Потом перешел к ноге, привязанной к дереву.

Мэдэг следила за ним с удивлением.

Сандугаш сомкнула ноги, со стоном села. Как освободиться от наручников?

Волк дохнул на них, потом раздался хруст… И руки Сандугаш сделались свободны. Наручники рассыпались обломками металла.

– Значит, не всю силу отдал, – сказала Мэдэг.

– Всю силу ненависти. А сила любви осталась со мной, – ответил Мирон.

Сандугаш поднялась. Обнаженная, вымазанная в земле и в крови. Она распахнула руки, словно желая обнять лес, и почувствовала, как токи силы текут через ее пальцы. Она глубже вмялась пальцами ног в землю – и почувствовала, как сила побежала через ноги вверх. Она запрокинула голову вверх и запела соловьем, сначала – хрипло, потом – звонче, чище.

«Я шаман. Я сильна. Я смогу».

Сандугаш подошла к трупу Федора: страшному, с вырванным горлом, с распахнутым окровавленным ртом и выпученными в предсмертном ужасе глазами.

– Это только сосуд. Поганый, но и такой сгодится.

Мэдэг усмехнулась.

– Повезло мне. Хоть раз такое увижу… Если, конечно, у тебя получится.

– У меня получится.

Сандугаш взяла бутыль с помутневшей водой Байгала.

Там оставалось еще две трети…

Одну треть она медленно и осторожно вылила на раны Федора.

«Вода Байгала – как околоплодные воды. Так же живительна для плоти. Я отдаю этой воде свою силу заживления телесного. Я восстанавливаю целостность этого тела».

Раны затянулись.

Сандугаш достала из клетки второго кролика. Перерезала ему горло и залила кровь в открытый рот Федора.

«Кровь есть жизнь. Я возвращаю этому телу жизнь».

Веки задрожали, Федор несколько раз моргнул, на взгляд его был бессмысленным. На виске задергалась жилка. Сердце снова билось.

Сандугаш погладила прозрачного волка по холке и подтолкнула его к трупу.

– Ляг ему на грудь, любимый мой.

Волк улегся на грудь Федора Птичкина.

Сандугаш снова опустилась на колени возле головы Федора, как это уже делала этой ночью. Только теперь она склонилась над ним и провела каменным ножом себе под левой грудью. Кровь закапала с кончика груди, как молоко у кормящей матери. Капала на лицо, на глаза, на губы Федора.

«Кровь сердца моего, вся любовь моя, позволь чистой душе мужа моего войти в нечистый этот сосуд и его очистить, дать ему новую жизнь, искупить содеянное зло в этом мире, не в ином. Мать-Земля, Отец-Небо, Байгал всемогущий – помогите мне. Вся я вам принадлежу, в вас растворяюсь…»