Запивать водой из-под крана было трудно, она высыпала зубные щетки из стаканчика. Стаканчик вонял гнильцой, но Анка этого не замечала. Проглотила несколько пригоршней. Выпив все таблетки, Анка заметила пузырек с «но-шпой», которую принимала мать. Она высыпала и «но-шпу». Запила ее водой и оглянулась вокруг — нет ли еще чего? Но ничего, кроме треснувшей раковины и серой от старости ванны, где Анка в детстве так любила сидеть в пене и играть в кораблики… Собственно, она не изменилась с тех пор — изменилось все вокруг, а Анка осталась той же маленькой девочкой. Все, что было дальше — делала не она. А та, настоящая, лишь наблюдала… Но пришел конец — она не хочет больше наблюдать, надоело. Впереди ничего не светит, одно и то же… да еще тюрьма… Нет, хватит!

Когда Анка, чувствуя тяжесть в желудке, выбралась из ванной, не забыв спрятать упаковки облаток в мусорное ведро, дочь ждала ее с тетрадкой:

— Мама, не понимаю. Вот тут написано — один человек прошел расстояние из пункта А в пункт Б за три часа, а другой — в два раза быстрее…

— Значит, другой очень торопился, спешил! — рассеянно отозвалась она, целуя девочку в голову, шею, щеки.

Мака поднялся со стула. Стараясь не смотреть на мать и дочку, вышел в прихожую. Не оборачиваясь, слышал всхлипы и бормотания. Полез за сигаретой, наткнулся на колечко. Он вытащил его, повертел в руках и, повернувшись, сказал Анке:

— На, отдай…

Анка с мертвым лицом протянула кольцо дочери:

— Возьми, спрячь. Я скоро приду. Учись и слушайся бабушку.

Крошечная женщина выглядывала из кухни, с неодобрением разглядывая нового кавалера своей непутевой дочери.

Когда они ехали в отделение, Мака решил — пусть напишет объяснительную, откуда она взялась на хате, с кем там кололась, — и катится к черту. Его дело — ловить преступников, а не психушных баб. Он пару раз глянул в зеркальце. Анка сидела молча, с закрытыми глазами, будто что-то вспоминала или к чему-то прислушивалась.

«Укололась, точно…» — решил Мака, не особенно хорошо разбираясь, как ведут себя морфинисты, когда уколются — то ли спят, то ли шумят. Сам он никогда этого не делал, не то что Пилия, изучивший все оттенки всякого кайфа. Потому и специалист! Наркотики — дело темное… Если самому не знать, то не врубишься никогда. «Наша область — черная нарколургия, тут надо знать специфику труда и производства…» — хвалился майор.

— Скоро приедем? — вдруг спросила Анка, не открывая глаз.

— Ты что, торопишься? — удивился он вопросу.

— Да, — односложно ответила она.

— Успеешь, скоро…

Когда они поднимались по ступенькам в отделение, он заметил, что ее качает.

«Все-таки укололась, стерва!» — разозлился он и, грубо схватив ее за руку, быстро потащил по коридору. Если выяснится, что он разрешил ей заехать домой, майор будет очень недоволен. Может, она все факты уничтожила в уборной?.. А он, как баран, уши развесил.

— Слушай, ты никому не говори, что я тебе разрешил домой заехать, поняла? — сказал он на всякий случай.

— Кому мне говорить? Меня никто не слышит, — серьезно ответила она.

Встретились два сотрудника. Один из них хохотнул:

— Ну и красотку привел ты, брат! Ее мыть и стирать надо перед употреблением, — и шлепнул Анку по бедру, а второй попросил прислать ее, когда Маке будет не жалко.

Они вошли в кабинет. Майор сидел за столом и читал газету. Анка как-то странно-тяжело, неповоротливо бухнулась на стул и застыла.

— Это еще кто такая? — удивился майор, поднимая глаза и складывая газету. — Ошарашка какая-то вонючая… — Он включил вентилятор.

— Это Анка. Из списка, — ответил Мака.

— А, Анка!.. — покачал майор головой. — Очень хорошо! Под каким забором ты ее нашел?

— В мастерской у Художника.

— Что это с ней? — присмотрелся майор.

Анка сидела боком, тяжело, недвижно, не поднимая глаз.

— В кайфе, сучка! Глаз открыть не может! Эй, ты! — Майор перегнулся через стол и газетой шлепнул ее по щеке.

Анка с трудом открыла глаза.

— Слышишь меня, шалава?

— Идиот, — пробормотала она. — Свинья.

— Что? — Майор еще раз, уже сильнее, щелкнул ее газетой по лицу.

Анка подняла вялую руку и сделала движение, будто отгоняет муху.

— Сейчас я тебе покажу, кто здесь свинья! — угрожающе встал из-за стола майор, но Мака удержал его:

— Подожди, с ней что-то происходит…

— Это с ней всю жизнь происходит! В кайфе беспробудном, вот что с ней. Каликов обхавалась! Или сонников переборщила.

Секунды две они всматривались в лицо женщины, которое застывало, превращаясь в маску.

— Ей плохо, — сказал Мака.

— Ей хорошо, — ответил майор.

— Может, вызвать врача?

— Врача? А если пожарную команду?

Тут Анка как-то странно всхрапнула, качнулась вперед, и голова ее тяжело ударилась о стол. Руки обвисли.

— Вырубилась! — сказал пораженный Мака.

Зазвенел внутренний телефон. Майор схватил трубку.

Чертыхнувшись, выслушал чей-то крик.

— Начальник всех вызывает. Из-за вчерашней драки на стадионе. Ему сверху приказали дело спустить на тормозах! — зло ругнулся майор. — Ты ловишь, ловишь этих бандюг, а они раз — и дело закрывают. У, твари! — погрозил майор кулаком в потолок. — Старые портреты из кабинетов повыносили, а люди те же сидеть остались, только под новыми портретами! Пока мы все не передохнем, ничего не изменится! Надо атомную бомбу бросить на весь Союз, а потом его заново отстроить. Вот тогда будет толк! Ну что, пошли?

— А с ней что делать?

— А что с ней делать?.. Пусть поспит тут. Вернемся — допросим. Или того, голубой боржом?.. — подмигнул майор. — Оральный допрос второй степени?

Мака с открытой неприязнью посмотрел на толстяка. Майор попрятал все со стола, запер ящики, проверил сейф, выключил вентилятор.

— Пойдем. — Он посмотрел на Анку, лежавшую щекой на столе, свесив руки до пола. — Ничего, отоспится.

Мака покачал головой. Но майор торопил его, и они вышли из кабинета, заперев дверь на двойной оборот.

Дорога в кишлак Катта-Курам сливалась в одну слепящую ленту. Пилия с трудом приоткрывал то один глаз, то другой, не в силах смотреть на сверкающее шоссе. Собираясь второпях, он забыл солнечные очки, не сообразил купить их на базаре и теперь мучился от злого азиатского солнца.

В кишлаках разговорчивый шофер снижал скорость, и Пилия разглядывал стариков с подоткнутыми за пояс фалдами халатов, молодежь на велосипедах, невзрачных женщин в окружении многочисленных детей, белые стены глухих заборов, дома без окон.