другу. Что ж, случается так, что наши личные потребности кажутся важнее борьбы за общее дело. Я могу лишь глубоко посочувствовать людям, которым приходится делать такой трагический выбор.

Я находился на Элофф-стрит, метрах в двадцати от перекрестка, когда увидел бегущего африканца. Он бежал в мою сторону по мостовой, вдоль кромки тротуара, чтобы не мешать транспорту. Никто за ним не гнался, поэтому вид его меня нисколько не встревожил, но вдруг дорогу ему преградили двое белых и схватили его, один из них крепко вцепился ему в рубаху. Они кричали на него на африкаансе, и я ничего не мог понять, а чернокожий все повторял: «Нет, нет, баас». Они принялись бить, пинать и трясти его.

Быстро собралась толпа, стали спрашивать, в чем провинился африканец. Державшие его не гнались за ним, они не могли знать, почему он бежал. Кто-то позвал полицейских, которых долго ждать не пришлось. Один из них, здоровенный детина с красным лицом и коротким «ежиком», отвесил черному сильную оплеуху огромной мясистой рукой и зарычал на него на африкаансе. Кто-то окликнул полицейского по-английски: «Перестаньте избивать человека!» В ответ полицейский велел «адвокату» заткнуться, не то и его сведут в участок, чтобы не мешал вершить справедливость.

— И это вы называете справедливостью? — услышал я собственный голос. Верзила-полицейский окинул меня испепеляющим взглядом. Я вдруг ощутил всю жалкую беспомощность своего положения. Беспомощный иностранец, стой и не вмешивайся. Полицейские уволокли человека и запихнули его в машину.

Меня всего трясло, к горлу комом подступил страх. Внезапный, неожиданный страх. Боже мой, только что человек с черной кожей бежал по улице, хлоп, хлоп, стук его каблуков слабым эхом еще отдавался у меня в ушах. И вот он исчез, его увезли цивилизованные дикари, наверное, его будут бить, не обращая внимания на крики о пощаде, не задавая никаких вопросов, не требуя объяснений. Случись такое в ночное время, его могли бы застрелить на месте. За что? За то, что он торопился?

Наконец-то до меня дошел смысл слов, которые я так часто здесь слышал. Наконец-то я понял: если ты черный и живешь в Южной Африке, ты можешь стать жертвой насилия в любую секунду, и ничто не защитит тебя от вековой ненависти. На улице, у себя дома, где угодно. Никто и ничто не спасет тебя — ни закон, ни суд, ни полиция. Ходи по улицам шагом, говорили мне. Никогда не беги. Не дай тебе бог побежать.

Я медленно брел дальше, к книжному магазину. Продавщица, молодая брюнетка, читала почти все имевшиеся в продаже книги и говорила о них со знанием дела, с неподдельным интересом. Мы спустились в нижний этаж магазина. Она показывала мне книги, а на ступеньках около будочки кассира все время раздавались шаги. И каждый раз женщина быстро, украдкой оглядывалась.

Я спросил:

— Почему вы так нервничаете?

— Нервничаю?

— При звуке шагов на лестнице в глазах у вас появляется испуг.

Она вспыхнула.

— Да, вы правы. К нам регулярно заглядывают сотрудники службы безопасности. Мы уже почти научились узнавать их по звуку шагов. Они приходят, начинают рыться в выставленных книгах и никому не известным методом определяют, какие книги убрать, какие оставить в продаже, на каких заклеить обложки. Это ужасно действует на нервы, но ничего сделать нельзя. Они все время ищут коммунистическую литературу и на книжку с более или менее «подозрительным» названием тут же налагают запрет.

— Вы сказали «заклеить обложки». Это в каком же смысле?

— В самом прямом. Сейчас я вам покажу.

Она подошла к стойке с книгами и вернулась с «Великим Гэтсби», изданным в Англии. Обложка представляла собой бледное изображение двух мужчин и женщины, одетых в стиле двадцатых годов, контуры тел были едва обозначены тонкими карандашными линиями. В рисунке не было даже туманного намека на нечто неприличное.

— Они велели нам заклеить эти обложки, — сказала продавщица. — Книга недавно включена в программу средней школы, и они считают, что давать детям книгу с таким рисунком не следует.

Я был готов не поверить своим ушам, но серые глаза продавщицы смотрели слишком серьезно.

— Боже правый! — только и воскликнул я.

— Вот именно, — подхватила она. — Его именем они и прикрываются — мы, мол, стоим на страже морали и нравственности. Заваливаются сюда несколько раз в неделю безо всякого уведомления, шарят грязными ручищами по полкам и забирают книги с собой якобы для более тщательной проверки, нет ли в них сомнительных идей и теорий.

Я заплатил за книги и вышел из магазина. На каждом шагу в этой стране сквозь пленку комфорта и благополучия пробивалась прикрываемая от глаз мерзость.

Незадолго до отъезда я познакомился с группой африканской молодежи, и они пригласили меня еще раз съездить в Соуэто. Первым моим побуждением было отказаться. Я был сыт Соуэто по горло. Но я все же согласился, презирая себя за слабость. Кому и что я этой поездкой докажу?

На вокзале один из парней взял билеты, и мы вышли на платформу. Поезд был готов к отправлению, локомотив нетерпеливо шипел, словно подгонял африканцев, которые пихали и толкали друг друга, стараясь побыстрее влезть в вагон. Мои друзья потянули меня в эту бурлящую массу.

— Зачем обязательно лезть в этот вагон? — запротестовал я. — Вон в других никакой толкучки нет.

— Те вагоны для белых, — последовал ответ, а меня тем временем затянуло в водоворот человеческих тел, и через секунду я оказался в вагоне, уже набитом сверх всякой меры. Весь вагон — только черные. Теснота, никакой вентиляции, очень душно. Сам виноват, не хватило силы воли отказаться от этого приглашения.

— А вы могли бы с комфортом ехать вместе с белыми, — хрипло шепнул мне на ухо один из друзей. — Ведь вы приезжий, значит, для властей вы белый. «Почетный белый». — Эти два слова прозвучали словно проклятье.

— Нашли о чем говорить, — шепнул я в ответ, давая ему насладиться этой маленькой воображаемой победой.

Вскоре заскрипели тормоза — первая остановка. Я перевел дух — сейчас люди сойдут и станет легче. Повернув голову, я встретился взглядом с одним из моих спутников.

— Это остановка для белых, — пояснил он. — Черные здесь не сходят. Нам трястись еще не меньше часа…

Я мог бы ехать вместе с ними как «почетный белый». «Почетный белый»! Только сейчас я в полной мере ощутил, какое за этим стоит унижение! Я всегда гордился своей черной кожей, она не помешала мне многого добиться в жизни. Я провел счастливое детство в Гайане, знал, что такое честолюбие, гордость, радость победы в соревновании. Я учился в английском университете