Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернувшись в Иоганнесбург, я принял приглашение встретиться с членами исполнительного комитета Христианской ассоциации женщин Соуэто. За мной заехали две женщины и по дороге к месту встречи показали мне часть Соуэто, которую я раньше не видел. Повсюду женщины, женщины с маленькими детьми. Поэтому-то их ассоциация так нужна Соуэто, пояснили мне.
— Каждый день, кроме воскресенья, Соуэто превращается в город женщин. Мужчины ведь всегда на работе, а что остается нам? Убираться в доме, воспитывать детей и смотреть, как пролетает день за днем. Но мы не хотим судачить о том, какие мы несчастные. Изменить нашу жизнь к лучшему можем только мы сами. Совет банту собирается, что-то обсуждает, но все впустую — средствами распоряжаются только белые из Иоганнесбурга. И мы решили действовать сами. Мы выступаем с танцами, организуем пикники, проводим сборы средств, на собранные деньги мы уже построили зал встреч. Это начало.
Когда мы подъехали к залу встреч, я смог оценить их слова в полной мере. Это было приземистое Г-образное массивное здание из красного кирпича, стоявшее на небольшом возвышении, промежутки между кирпичами выкрашены в яркий белый цвет. Оно излучало элегантность, свидетельствовало о прочности. Вокруг как символы светлого будущего и надежды росли молодые деревца.
Мы вошли в зал, и заседание началось. Речь шла о работе с молодежью, домохозяйками и дошкольниками Соуэто. Когда повестка дня была исчерпана, попросили выступить меня. Я вкратце остановился на причинах моего приезда в ЮАР и рассказал об увиденном.
Затем женщины рассказали о Соуэто и о том, насколько ограничены возможности черных женщин. Кем они могли работать? Учительницами, медицинскими сестрами, нянечками в местных детских садах. Подавляющее же большинство — это домохозяйки. Как серо и убого мы живем, сетовали они.
Неожиданно, прерывая других, заговорила миловидная немолодая седеющая женщина.
— Сестры, — обратилась она к остальным, — давайте поделимся с нашим гостем самым главным. Давайте расскажем ему о Страхе.
Она произнесла это слово словно с большой буквы, сразу придав ему угрожающий размер, и все вдруг почувствовали его присутствие в комнате. Глядя прямо мне в глаза, женщина начала:
— Брат наш, мы, женщины Соуэто, живем в страхе каждую минутку нашей жизни. У меня есть муж, чудесный муж, добрый муж, который заботится обо мне и наших детях. И он очень способный, умный человек. Он работает в городе рядовым клерком, такая работа по плечу любому мальчишке, но он и думать не может о повышении. Молодые белые оболтусы помыкают моим мужем, моим гордым, умным мужем. И сердце его разрывается на части.
Каждый день он уходит на работу в пять часов утра, и я со страхом думаю: а вдруг это случится сегодня? Вдруг плотину прорвет сегодня, когда какой-нибудь белый подонок так унизит, так оскорбит моего мужа, что он не сможет сдержаться?
Я видел, как на лица женщин легла тень, они печально кивали головами, боль подруги передалась им всем.
— Однажды это случится, — продолжала она. — Я чувствую это всем своим существом, потому что знаю своего мужа. И что тогда будет с ним, что будет с нами? Придет полиция, и моего мужа бросят в тюрьму, а я ничего не буду об этом знать. Я буду ждать его, как обычно, а вечером он не придет. И тогда я пойму. Поймут и дети. Наутро я пойду его искать.
Ты думаешь, брат, полиция придет и скажет мне, что мой муж в тюрьме? Ошибаешься. Я должна идти искать его. Обойти все полицейские участки. И в каждом ждать. Сдерживая слезы, волнение, ждать, а они будут разглядывать меня, ненавидеть за то, что у меня есть муж, смеяться надо мной, потому что я черная, потому что я беспомощна.
В комнате наступила тишина, и боль женского сердца, казалось, стала живой, осязаемой. Мы чувствовали ее, славно все, о чем рассказывала женщина, происходило перед нашими глазами.
— Наверное, на третий или четвертый день я найду его. Ом будет валяться где-нибудь в грязной камере с себе подобными, раздавленный, униженный, мучимый страхом. В полиции мне скажут: «Заплати за своего мужа штраф» — и назовут такую сумму, что мне легче достать звезду с неба. Но надо платить, иначе мужа могут перевести куда-нибудь на север. И я влезу в долги и достану эти деньги. Вот как мы живем, брат мой.
Она замолчала, в глазах не было ни слезинки, но я знал: душа ее рыдает. По лицам других женщин я видел, что и они сейчас пережили то, что пережила она.
— Это не все, — вдруг снова заговорила она. — Мы ведь еще живем в страхе друг перед другом. Взгляни на нас. Мы все с черной кожей. Все бедны. И все же среди нас, сестер, может найтись кто-то, кто пойдет в службу безопасности и расскажет им все, что здесь говорилось тобой, нами, в особенности нами. И вот мы боимся друг за друга и в то же время боимся друг друга, продаем друг друга за ничтожное вознаграждение: пропуск, право на жилье для родственника, а хуже всего — просто за деньги. Я читала твои книжки, брат мой. Ты учитель. Научи нас доверять друг другу. Нам так нужно этому научиться! Умей мы доверять друг другу, нам было бы легче бороться с белым тираном.
И она резко села. Что же ответить на этот крик души, какой совет дать этим женщинам?
— Сестры мои, — начал я, решив, что обстановка и чувства сами подскажут нужные слова, — вы сейчас открыли мне двери в мир, о существовании которого я не подозревал. Я жил в странах, где чернокожие ничего не получают без боя, и мне казалось, что в борьбе за место в жизни я преодолевал колоссальные трудности. Но вот я слышу вас, и мне становится неловко за себя: разве я страдал по сравнению с тем, что переживаете вы? И мне кажется, что, если у вас хватает сил жить, несмотря на такие муки, вы должны найти силы и для того, чтобы доверять друг