забвения, словно руины огромных бетонных комплексов, которые Стиб-Уиирта обходят в пустыне.

К концу второго месяца похода однообразные пустоши внезапно остаются за спиной вместе с душной жарой. Оставляя восход по левую руку, теперь мы кочуем вдоль берега широченной неторопливой реки. Вдоль ее берега виднеются деревни, и это совсем не жалкие мазанки осевших пустынных стай; я с удивлением замечаю бетонные постройки, рослые ветряки, системы водозабора и линии электропередач.

А впереди на горизонте темнеет огромное пылевое облако, будто застывший клокочущий самум. Местные жители — тоже крысолюди, но чуточку другие, — опасливо косятся на незваных гостей из Стиб-Уиирта, нам тут явно не рады.

На третий день кочевки вдоль большой воды мы выходим к городу, о котором я уже успел немало узнать, но у меня все равно отвисает челюсть. Все спокойное и повседневное сразу кажется тщетным и недостойным, а тяготы перехода мгновенно становятся малозначительными, как и мое незавидное положение пленного прислужника. Раба, если говорить откровенно…

Первым делом я вижу махину башни в сердцевине облака из пыли и промышленных выбросов, которую называют «Слюдяным небесным мостом». Она колоссальна, словно меч великана, вбитый в землю из белоснежных облаков.

Следом я замечаю силуэты прочих высоких зданий, бетонные эстакады, широкополосные магистрали, пеструю мозаику дорожных знаков и указателей, и от увиденного теряю дар речи. Вместе с последними остатками призрачных псевдовоспоминаний…

Терроризм, циклон, монархия, сверхновая, мультиплекс, пчела, контактные линзы, инцест, аспирин, самолет, подкова, эпителий, полиэтилен, блюз, социум, дорожная разметка, фуникулер, распад ядра, паук, лейкоцит и яблочный джем — этих слов никогда не существовало в их первозданном понимании. Их изначальный смысл больше неизвестен мне, они стали миражами и фантомами моего воспаленного рассудка. Они подменились.

С расстояния в несколько километров я смотрю на Юдайна-Сити из хвоста кочевой процессии и понимаю, что отныне в моем сознании нет места ничему главнее, чем этот чудовищно-огромный город.

К вечеру того же дня Стиб-Уиирта размещаются на стоянку.

Место выбрано на холме, вокруг которого приткнулись сразу три поселка. Те, кого здесь именуют без уважительной приставки «хойя», трудолюбиво выращивают в герметичных загонах овощи и скот. Они сразу отправляют к нам вооруженную делегацию, но старейшины привычно договариваются с фермерами и выкупают для племени право провести здесь пару дней.

Самки и подростки снова ставят шатры, я привычно присоединяюсь к ним в этой непростой работе. Но меня зачем-то зовут к старейшинам. В груди поселяется недоброе предчувствие, я неохотно подчиняюсь.

И с недоумением узнаю, что меня включают в состав экспедиции, которая пойдет в Юдайна-Сити. Тогда я еще не понимаю, что это значит, и даже упираюсь решению. Джу-бир-Амрат тоже недоволен приказу старейшин, но не спорит и даже повышает на меня голос. Решение определенно принадлежит не моему господину, но он вынужден смириться. Как и я…

Мы отправляемся в пыльный, шумный город — восемнадцать взрослых самцов и я, закутанный в балахон так, что едва различаю дорогу через щель в глухом капюшоне.

Буар-хитты и боеприпасы оставлены в лагере, отряд вооружен лишь ножами, за спинами качаются увесистые рюкзаки с трофеями из пустыни, один такой выдают и мне. К своему стыду я далеко не сразу соображаю, что делегация идет торговать. И уже отнюдь не по своей вине многим позже узнаю, что район, через который мы входим в Юдайна-Сити, называется Ишель-фав.

Специальное место, куда направляются воины и старейшины Стиб-Уиирта, носит собственное имя — Витрина Милашек. И является, что открывается мне совсем скоро, обыкновенным невольничьим рынком…

Всю дорогу люто хочется скинуть плащ и осмотреться. Творящееся вокруг светошумовое безумие потрясает, пугает, завораживает и дергает в душе невидимые струны, заставляя вибрировать все тело.

Над нами с гулом проносятся летающие телеги, по улицам текут нескончаемые потоки двухколесных самодвижущихся устройств, всюду в небо упираются невероятно огромные дома-скалы, все сверкает, шумит и сигналит.

Тогда же я неожиданно осознаю, что в какой-то момент уже начал ассоциировать себя с сыновьями пустыни; громкие звуки давят, лупят, прижимают, и я осторожно потираю гудящие виски, с которых несколько дней назад окончательно отлетели пружинистые колючие диски. Я ежусь, вздрагиваю и пугливо отшатываюсь от самокатов, стараясь не отставать от не менее взволнованных спутников.

Однако подспудно, и в этом я не признаюсь даже Амрату, я ощущаю невероятный комфорт. Так, должно быть, чувствует себя пойманная ящерица, которую неделями держали в мешке на потеху детишкам, а затем вдруг выпустили на волю. Вот только ящер убегает в родную пустошь, а я сердцем чую, что меня зовет именно многослойное гнездо…

Стараюсь никак не показать этого, но всей душой надеюсь, что мы задержимся тут подольше. Мне простительно так думать и тешить себя наивными надеждами, потому что тогда я не имею ни малейшего понятия о замысле старших Стиб-Уиирта.

Нас окружают городские чу-ха, и они тоже отличаются от кочевников. Во-первых, потому что каждый из них имеет длинный темно-серый, с розовым оттенком хвост; во-вторых, более тяжелыми челюстями, походками и взглядами, в том числе намеренно-презрительными, которыми провожают нашу делегацию; а еще тьмой вспомогательных устройств, имплантатов и вживлений. И говором. И даже скоростью речи.

Витрина Милашек оказывается огромным подземным базаром, все спуски на который охраняют неприятные вооруженные головорезы. В их лапах я вижу отнюдь не самодельные буар-хитты, а любую подозрительную личность бандиты жестко вышвыривают прочь без малейших колебаний. Я понимаю, что если в этом удивительном городе и существуют старейшины и принадлежащие им воины правопорядка, то сюда им вход явно заказан…

Внутри Витрины творится настоящий кошмар.

Полый подземный купол наполнен шумом, беготней, выкриками, диким смехом, плачем и грохотом отвратительной музыки. Кочевники ловким ручейком протекают внутрь, находят укромный уголок у стены, где меня сажают на пол под присмотром Джу-бир-Амрата и еще парочки охотников. Остальные забирают нашу поклажу и уходят сбывать товар.

Возвращаются через час или два, за которые я едва не глохну от рваной какофонии. Возвращаются налегке, но недовольные. Собираются в кучку, принимаются шептаться. Амрат спорит, и я отчего-то вспоминаю жаркий день, когда Стиб-Уиирта нашли меня в пустыне. Мой хозяин мрачен, немногословен и лишь отрывисто кивает.

И тогда меня уводят на рабский торг.

Что бы там, как я узнаю значительно позже, не утверждали смирпы, институт рабства в Юдайна-Сити процветает не первый год и даже не думает вянуть. Несмотря на относительную близость к центру города, в Витрине можно купить невольницу для постельных утех, а можно прислугу, которая никогда в жизни не покинет хозяйского дома; или работников на нелегальные фабрики и комбинаты, где продолжительность жизни горемычных чу-ха будет куда меньше, чем