class="empty-line"/>

Но в кухне пятого этажа старого общежития было не до веселья. С потолка в углу текло, на полу растекалась мужа, девушки перетаскивали столики в другой угол, вытрали лужу, подставляли под частую капель с потолка газы и шумели:

— Вот паразиты, крышу только залатали, а надо было ремонт!

— Так думали же: в новое переедем…

— А в старом — хоть потоп, да?

— Девчонки, дайте еще таз!

В дверь кухни заглянул Фролов — мокрый, видно, только с улицы.

— Что за шум?

Лаптева, как всегда, была в центре событий.

— А вы гляньте, гляньте! Вы только полюбуйтесь!

— Гляжу, — оборвал ее Фролов. — И любуюсь. Черт, га гроза…

— Кто бы мог подумать, весной — гроза? Загадка природы! — Лаптева, выпятив губу, сдунула челку с насмешливого глаза. — А зимой, говорят, в России даже снег бывает!

Шрам на щеке Фролова грозно дернулся. Но он ничего не стал отвечать этой язве, развернулся и вышел, по своей гневной привычке так треснув дверью, что стены задрожали.

У себя в комнате Фролов сорвал с вешалки флотский дождевик с капюшоном, достал из-под кровати чемодан, вышвырнул все из него и быстро ушел, размахивая пустым чемоданом.

Потом он бродил по стройке нового общежития, отыскивая и бросая в чемодан гвозди, паклю, инструменты…

Отлил из бочки битум в жестяную банку и прихватил ее с собой.

А затем под дождем, поливавшим как из пожарной кишки в руках умелого брандмейстера, Фролов — в дождевике с надвинутым капюшоном — сидел на крыше и яростно приколачивал лист кровельного железа.

Ветер рванул лист из рук. Фролов придавил его коленом и перевел дыхание. Полез в карман за папиросами, щелкнул зажигалкой раз, другой. Наконец затеплилось пламя. Фролов, оберегая его согнутой ладонью, склонился над ним с папиросой в зубах. Но сверкнула молния, громыхнул гром, и порыв дождя с ветром загасил трепетный огонек.

Фролов отшвырнул мокрую папиросу и еще яростнее застучал молотком по железу.

— Стучит? — заглянула в кухню Лаптева.

— Стучит… — Милочка выключила газ и закатила глаза к потолку.

— Второй час уже стучит. — Женя тоже уставилась очками в потолок.

Глухие удары не смолкали.

— А между прочим, он совсем не старый! — вдруг горячо заявила Милочка. — И довольно интересный мужчина. И поступок его — мужской.

— Глупый поступок, — возразила Лаптева. — Его одного на все крыши не хватит. Он руководить толково должен, а не молотком стучать.

— И все равно — настоящий мужчина! — убежденно повторила Милочка.

Лаптева не успела возразить — Женя вскрикнула:

— Кажется, перестал!

Все прислушались. Действительно, стук над потолком затих. И последние капли уже очень редко стучали в тазы. А на пороге возник Фролов. Злой, усталый, руки в ссадинах, с дождевика — ручьи.

— Ну? — мрачно спросил он. — Не протекает?

— Нет, не течет, спасибо! — смущенно засуетились девушки. — Только зачем же вы так, сами… Мы вам сейчас чайку горячего, чтоб не простыли…

— Морская душа не простывает! — отрезал Фролов.

2

А потом «морская душа» Фролов болел. И как все мужчины — болеть не умел.

Куда подевался грозный пират и весь его флотский порядок! На полу валялись бумажки. На столе грязная посуда. Стулья в полном беспорядке в разных углах комнаты. Сам Фролов лежал на измятой постели, в тельняшке, с перевязанным какой-то цветной тряпкой горлом, сопливый и кашляющий.

Когда в дверь постучали, он, подтянув одеяло к подбородку, сипло откликнулся:

— Заходите!

И пораженно уставился на чинно явившуюся делегацию: Лаптева, Милочка, Женя, Люся, еще девушки. В руках у них были баночки, бутылочки, пакеты, коробки.

— Что?.. Почему?.. Зачем?.. — бестолково хрипел Фролов.

Лаптева выступила вперед как руководитель делегации.

— Спокойно! Думаете, мы позволим вам помереть в берлоге? Нет уж! Девочки, берегите мужчин!

И первая выставила на стол склянку.

— Малина. Лучшее средство от простуды.

— Молоко и сода, — добавила свои дары Женя. — На ночь, от кашля.

— Настойка подорожника. Мама прислала. От всего! — заявила Милочка.

— И поставим банки, — заключила медсестра Люся.

— Банки? — дрогнул Фролов.

— А как же! — сурово подтвердила Лаптева и огляделась. — Но первым делом драим палубу. Девочки-и!..

Через полчаса комнату было не узнать — она вновь сверкала чистотой и порядком. Фролов восседал на белоснежных простынях, с заботливо подложенными под спину белоснежными подушками, и даже повязка на его шее была новая, тоже белоснежная.

Стол придвинули к кровати, вокруг стола сидели девушки, ловившие каждый его взгляд и каждое движение руки. Фролов пил чай из блюдечка и по праву чувствовал себя султаном.

— Ну как? — поинтересовалась Лаптева. — Хорошо?

— Хорошо! Ага, очень! — растроганно забормотал он. — Спасибо… товарищи… девушки… дорогие вы мои девчонки!

Все были тоже растроганы и умильно глазели на пациента. А Милочка сообщила:

— Это еще не все. Еще — сладкий сюрприз!

Отворилась дверь, и вошла Вера. С пирогом на блюде.

Фролов взволнованно приподнялся на подушках.

— Вы?!

Вера молча смотрела на него. За нее ответила Лаптева:

— Она это, она. И пирог тоже ее — фирменный!

Вера так же молча приблизилась и поставила пирог на стол. Девушки принялись за дело: резали пирог, раскладывали ломти на тарелочках. А Вера через их головы, словно их и не было тут вовсе, не отрывая глаз от Фролова, спросила негромко:

— Виктор Петрович, как вы себя чувствуете?

Он отвечал так же — не замечая никого и ничего вокруг, словно они были наедине:

— Спасибо, Вера Николаевна, я чувствую себя хорошо.

— А ваше сердце? Не болит?

— Мое сердце не болит. Оно поет.

— Поет? О чем?

— О том, что… «Пусть и штормы, и торосы, верно ждет жена матроса!»

Девушки наконец услышали этот странный их разговор и притихли, глядя на Веру и Фролова. А те по-прежнему никого вокруг не замечали.

— Я никогда не слышала такую песню, — сказала Вера.

— Это хорошая песня, морская. Я давно ее не пел. И думал, уже никогда… Но вам я ее спою. Когда горло пройдет.

— Я буду ждать, поправляйтесь скорее. А может… может быть, вам еще что-нибудь нужно?

Лаптева не удержалась, влезла в их неземную беседу.

— Просите, Виктор Петрович! Просите что хотите — нынче ваш день!

— Да, — сказал Фролов. — Я попрошу.

Он выбрался из постели — в тельняшке, с замотанным горлом, в каких-то нелепых шароварах, босиком. Встал перед Верой, торжественный и смешной. И сказал:

— Я прошу… Вера Николаевна, я прошу вас: будьте моей женой!

3

И снова грянул Свадебный марш. Последний в нашей истории.

На весенние зеленые травы аллеи перед общежитием вышли жених и невеста — Фролов и Вера. Впервые его тельняшка скрылась под белой сорочкой, и он был затянут в