а на другую — вахтер и дружинники. Круглосуточно!

Фролов с неподдельным интересом выслушал ее вдохновенный план. Подумал, предложил:

— Лариса Евгеньевна, присядем-ка на минутку.

— Присядем, конечно, нам столько нужно обсудить.

Они сели на ящики у подъезда.

— Я давно хотел вас спросить, Лариса Евгеньевна, — осторожно начал Фролов, — откуда вообще-то берутся воспитатели в общежитии? На них что, учат где-нибудь?

— Что вы! — воскликнула она. — Этому не научишь, это только призвание.

— A-а… Ну а все же откуда они — воспитатели?

— Да кто откуда. Из бывших педагогов, из комсомольских работников, просто из активистов. Еще жены военных — муж в город переведен, а ей ведь тоже где-то нужно работать… В общем — по-разному.

— Ясно, — Фролов спросил еще осторожнее. — А вот, например… вы к этому как пришли?

— Я как раз из активистов, — с удовольствием сообщила она. — Работала ткачихой, жила в этом же общежитии, занималась общественной работой… И меня выдвинули.

— Ага, выдвинули, — кивнул Фролов.

Что-то в его тоне насторожило Ларису Евгеньевну, она забеспокоилась:

— А почему вы, собственно, интересуетесь? Я люблю свое дело!

— Любите, конечно, — вздохнул Фролов. — Но я вот чего думаю: может, любить это еще маловато? Может, надо еще уметь?

— Что?! — Она вскочила с ящика. — Я первая прихожу в общежитие и последняя из него ухожу! На мне огромный объем работы, на мне — все, буквально все только на мне!

— Вот это меня и пугает, — задумчиво сказал Фролов.

От возмущения Лариса Евгеньевна потеряла дар речи, передернула плечом и пошла прочь, задев ногой банку. Алая краска растекалась по белому полотнищу, заливая бодрящий призыв о сдаче общего дома «в досрочный срок».

Несколько раз в этот день Фролову встречалась Вера — то моющая окна в коридоре, то спешащая с ведром воды, то наскоро перекусывающая с подругами кефиром и булочками, разложенными на подоконнике… Каждый раз ему очень хотелось остановиться и поговорить, но она скользила по нему отсутствующим взглядом, да и вообще было не до разговоров — работа.

А когда работа закончилась, когда солнце уже садилось в наплывающую, неожиданно возникшую ранней весной грозовую тучу и здание покидали последние участники воскресника, Фролов дождался Веру у подъезда.

— Здравствуйте! — сказал он.

— Здравствуйте, — кивнула она.

И пошла дальше под руку с Милочкой. Но он не отставал.

— Вера Николаевна, мне бы с вами поговорить…

Она, чуть поколебавшись, остановилась, сказала Милочке:

— Иди, я сейчас догоню.

Фролов неловко топтался, глядя вслед уходящей Милочке. Вера молча ждала, что он скажет. И он начал:

— Вера Николаевна, я человек морской…

— Это известно, — холодно перебила она.

— Ага, конечно… Так вот, я человек морской…

— Это вы уже говорили, — так же холодно заметила она.

— Не сбивайте меня, я и сам собьюсь! — взмолился он и упрямо повторил: — Как человек морской, я не буду крутить. Скажу прямо: я был не прав! Тогда на фабкоме. Я позорно молчал, и я прошу вас меня за это извинить.

От холодности Веры вмиг не осталось и следа.

— Правда? — обрадовалась она. — Вы правда все поняли?

— Все. Много думал — и понял.

— Я рада. Очень рада! — Вера улыбнулась. — Вот ведь как хорошо иной раз подумать. Хотя, может быть, еще важнее — почувствовать…

— А я и чувствую! — выпалил он.

— Да?..

— Да! И потому я хочу вам сказать…

Он умолк. Она с улыбкой подбодрила:

— Ну? Что сказать? Смелее, вы же человек морской.

— Я хочу сказать… вот вы всем помогали найти друг друга…

— Нет! — улыбка Веры сменилась прежней холодностью. — Я больше этим не занимаюсь.

— Да, я знаю. Но может… может, я сам попробую… насчет одного человека…

— Вы? — поразилась она. — Мужчина — сваха?! А что, даже очень интересно, попробуйте.

Он оглядел свою чумазую после работы внешность.

— Я вообще-то как-то не одет…

— Ну и что? Вы же не перед невестой. Начинайте, пожалуйста.

Она уселась на железную бочку, с интересом наблюдая за Фроловым.

Он взволнованно сосредоточился.

— Ну, значит, как вы мне тогда… при первой нашей встрече говорили? Чем откровеннее, тем лучше будет результат… Да?

— Точно! — засмеялась Вера. — У вас определенный дар.

Он не поддержал ее смех, оставался крайне серьезен.

— Тогда скажите, Вера Николаевна, кто вам по сердцу — блондины, брюнеты?

Вера была разочарована.

— A-а, так это вы сватаете меня за вашего человека?

Жаль, пустые хлопоты. Я ведь к мужчинам равнодушна. Как вы — ко всем женщинам.

— А я уже не равнодушен! То есть не ко всем женщинам… а только к одной. — Он глотнул воздух, как перед глубоким нырком, и торжественно начал: — Вера Николаевна, я человек морской и…

Вера глянула в его горящие глаза и вдруг все поняла.

— Нет! — вскочила она с бочки.

— …и я скажу прямо! — упорно продолжил он. — Я неравнодушен… то есть я люблю… вас!

— Нет! — опять вскрикнула она и добавила тихо: — Это невозможно.

— Почему?! Я вас сразу полюбил! С первого взгляда, с того вечера… А мужиков, что к вам ходили свататься, я их… я убить их был готов!

Вера хотела что-то сказать, но вдруг заплакала.

— Что вы?! — испугался Фролов.

— Ничего, я ничего. — Она сдержала слезы, сказала глухо и тоскливо: — Просто я устала ждать. Я всю жизнь ждала… были свадьбы, и снова свадьбы, и я была так счастлива за всех, и каждый раз говорила себе: все, Вера, теперь — ты…

— Ну вот же, вот! — взволнованно выдохнул он.

— Нет. Однажды я сказала: все, Вера, все. Твое счастье где-то заблудилось и никогда не найдется. Я перестала ждать, перестала надеяться. И мне сразу стало легче, спокойнее. И я больше не хочу начинать сначала, это очень больно, не хочу, нет!

Как бы подтверждая решительность ее отказа, сверкнула молния, грянул гром, хлынул дождь.

— Гроза… — Фролов растерянно поднял голову к разверзшимся небесам.

— Первая. Весенняя, — сказала Вера.

И опять заплакала.

Лил дождь. Лились слезы из глаз Веры. А Фролов, наоборот, почему-то расплывался в улыбке, широкой, нежной, освещавшей невиданным до того теплым светом его суровое лицо.

— Вера Николаевна, — сказал он дрогнувшим голосом, — я люблю вас. И буду любить всю жизнь.

— Нет! — вскрикнула она с последним отчаянием. — Это невозможно! Нет, нет, нет…

Она твердила это, не столько отвечая ему, сколько убеждая себя. И побежала со двора общежития.

Фролов не сделал движения за ней. Просто стоял и смотрел все с той же нежной улыбкой, как Вера выбежала на улицу и растворилась в людской толпе, над головами которой распустились яркие зонтики, и все тоже бежали, ничуть не печалясь, а скорее радуясь этой первой весенней и веселой грозе.