– Ничего не пропустили?

– Да… действительно… вы правы, – признала она с деланным сожалением. – Забыла упомянуть, что в полнолуние я превращаюсь в гигантскую огнедышащую картофелину!

– Печально, – произнес Никодимус с непроницаемым лицом. – Значит, как монстр вы еще сыроваты и котлету из вас делать рано? Или все-таки запекаетесь на собственном огне?

– Пресно! – отрезала Франческа.

– Что? Моя шутка или ваша недопеченная картошка?

– Думаете, съели? Как бы не так, уйдете несолоно хлебавши.

Он наконец рассмеялся.

– Отлично. Кажется, у нас схожее чувство юмора. Может, мы все-таки придем к пониманию.

– Согласна, из общей любви к плоским шутками вырастает чудесная дружба. Так что не сдавайтесь, я уверена, рано или поздно вы своего брата по юмору непременно найдете.

Никодимус снова не удержался от смеха.

– От такой склочности пациенты не страдают?

– Не знаю, я пока не видела, как вы с ними обращаетесь.

– Я имел в виду вас.

– Неужели?

Никодимус помолчал.

– Магистра, вы какая-то странная.

– Да вы мастак говорить комплименты…

– Простите. Но… вы кажетесь живее всех, кто мне встречался до сих пор. Слишком живой.

– Ну, прекратите, – картинно обмахнулась ладонью Франческа, – вы вгоняете меня в краску.

– Я не так выразился. – Он сдвинул брови. – Магистра, вы знаете, что такое праязык?

– Ересь.

– Так вас учили. Но он, как выяснилось, существует. Праязык – это исконный, изначальный язык, из которого сделана вся жизнь. Я выучил четыре его руны. И я различаю их во всех живых существах.

– Прелестно, – буркнула Франческа. – Вас в детстве не роняли часом?

Никодимус озадаченно наморщил лоб.

– У вас все дома? – перефразировала Франческа. – Крыша не едет? Ум за разум не заходит?

– Понял-понял, хватит.

– Так вот, – бодро продолжила Франческа, – вы действительно возомнили себя Альционом, которому суждено спасти нас от демонических орд?

Никодимус покачал головой.

– В пророчестве говорится не о противостоянии людей и демонов и даже не о борьбе добра и зла. Его смысл в соперничестве двух представлений о том, как должен быть устроен язык.

– Хм-м. Насчет роняли в детстве я ошиблась, признаю. Чтобы так ушибиться головой, нужно было не просто свалиться с луны, а еще и с дуба по дороге рухнуть.

– Вы ведь слышали, что сказала Дейдре: Тайфон пытается лишить праязык ошибок. Демоны хотят изменить устройство жизни.

– А вы намерены упорядочить созданный демонами хаос? – вздохнула Франческа.

– Наоборот. Сейчас я орудие хаоса. Еще в детстве Тайфон украл мои способности к чарописанию и спрятал в арахестском изумруде. Так что теперь я Буревестник из антипророчества. И лишь заполучив изумруд, я стану орудием порядка! – с горящими глазами закончил Никодимус.

– Да-а-а, – медленно кивнула Франческа.

– Попробуйте, наколдуйте защищенное от ошибок заклинание на нуминусе. Не обязательно функциональное.

– Даже ученику под силу написать нефункциональное заклинание, которое не сможет разоружить и лорд-канцлер.

– Вы попробуйте.

Франческа создала в бицепсе несколько фраз на нуминусе, перекрутила между собой и сцепила все слова друг с другом. Никодимус окинул взглядом получившиеся бесполезные полфута отливающего золотом текста.

– Бросьте его в меня.

– Вам не удастся его развеять, если только зубами будете грызть.

– Давайте-давайте.

Пожав плечами, Франческа выпустила золотистый клубок. Светящиеся слова поплыли сквозь темноту. Никодимус осторожно дотронулся пальцем до клубка, и тот разлетелся на тысячу осколков. Франческа закрылась рукой, уворачиваясь.

– Можете смотреть.

Она медленно опустила руку. От заклинания не осталось и следа.

– Создатель! Ну ничего себе!

Франческа ожидала увидеть в глазах Никодимуса хвастливое самодовольство, однако наткнулась на затравленный взгляд, который не раз встречала у больных и умирающих. Так смотрят люди, мучительно переживающие свой недуг.

– Какография?

Он кивнул.

– Стоит взяться за текст, и он… рассыпается, взрывается или искажается.

– А как же те заклинания, которые вы с кобольдами создаете? Субтексты и взрывные?

– Эти языки какографии неподвластны. Однако они действуют только в темноте и оставляют шрамы. – Он похлопал себя по груди.

Сперва Франческа ничего особенного там не заметила, и только присмотревшись, разглядела сотни неразличимых в полумраке крошечных рубцов.

– А как ваша какография воздействует на праязык? – спросила она, ловя себя на участливом целительском тоне.

– Искажает так же, как магические языки. – Никодимус повертел головой по сторонам. – Было бы тут какое-нибудь растение или насекомое, я бы продемонстрировал. Я бы…

Никодимус не договорил, глядя куда-то через плечо. Франческа проследила за его взглядом, но не заметила ничего, кроме темных лачуг.

– Что такое? Кто-то идет?

– Магистра, видите кошку вон на той крыше? – показал Никодимус.

Франческа посмотрела в указанном направлении – ничего, только серое пятно на графитовой кровле.

– Нет.

– Что-то здесь не… Сложно сказать. – Он обернулся к Франческе. – Вам не попадалась на глаза серая кошка?

– В городе полно бездомных кошек.

– А так чтобы все время одна и та же?

– Нет. К чему вы ведете?

Никодимус плотно сжал губы.

– Может, я и ошибаюсь.

– Насчет чего?

– Неважно. Так вот, возвращаясь к праязыку… Давайте я покажу на ком-нибудь из кобольдов. Изгарь мне разрешит. Кобольды невосприимчивы к моему воздействию, оно проходит для них бесследно. И все равно зрелище пугающее.

– То есть другим живым существам, кроме кобольдов, ваше прикосновение вредит?

– Убивает. Искажает пратекст, вызывая язвенное проклятие, – волдыри, наполненные омертвевшими клетками. У клириков есть какой-то термин, которым называют мертвую ткань в окружении живой…

– Некроз.

– Да, точно, некроз. Некротические язвы, – глядя в сторону, повторил Никодимус.

Франческу вдруг как громом поразило.

– Магистр Шеннон! У него язвенное проклятье!

В зеленых глазах Никодимуса плеснулась боль.