наблюдением даже с ночным зрением ничего не распознать.

– Короче, рыгаловка та еще, – заключил старший. – Здоровенная, конечно.

– А по-моему, уютное место вполне. Вы пить что будете? – спросил Богдан.

– Бехеровку! – хором сказали оба Платона.

Богдан окинул их взглядом. Странная парочка. Они двигались синхронно, словно матрица дала сбой и породила дубли. Оба одновременно взялись за пепельницу на столе, несколько секунд каждый тянул ее на себя. Затем одновременно убрали руки, переглянулись, достали свои пачки сигарет, щелкнули зажигалками, затянулись, шумно выдохнули дым и хором зашлись в кашле.

– Братья, что ли? – спросил фантом. – Вроде и разные, а похожи – прям двое из ларца. Мне не по себе.

Богдан посмотрел на двойника и едва заметно кивнул.

– С другой стороны, имена одинаковые. Может, двоюродные… Может, вообще отец и сын? – продолжил двойник.

– А вы родственники? – спросил Богдан.

Платоны опять переглянулись.

– А вы же в МВД работали, Богдан? Подскажите, пожалуйста, вот если у гражданина – исключительно добропорядочного! – вдруг нет чипа, а сам он не из Обители, то что будет делать полиция? – перевел тему лысый.

– А я кофе с коньяком буду, пожалуй, – сказал Карпов.

Раскат грома заставил задрожать стекла в оконных рамах. Послышалось шуршание капель по деревьям. По стенам бара расползались пятна, в соседней комнате по полу побежал ручеек с еловой ветки, вторгнувшейся внутрь здания. За столом сгустилось тревожное молчание. Матвей с опаской посмотрел в окно, пытаясь разглядеть сквозь густые сомкнувшиеся кроны хотя бы крохотный кусочек неба. Пробормотал: «Вроде серое». И вернулся к беседе:

– Хочу дать небольшой контекст, чтобы было понятно, зачем мы собрались здесь. Ребята, – обратился он к Платонам, – Богдан вчера спас мне жизнь! Он проявил гражданское мужество и бросился в огонь. И это при отсутствии у него рейтинга, что делает подвиг особенно ценным. – Матвей повернулся к Богдану: – А ребят я встретил по удивительному совпадению сегодня утром. Представьте себе, я искал одну девушку и пришел в квартиру, где она когда-то жила. Не имея, впрочем, надежды ее найти – слишком много воды утекло с тех пор. А встретил товарища, с которым должен был делать следующий репортаж!

– Ну… да, много, конечно, совпадений стало, – сказал молодой Платон. – Я открываю дверь – вижу Матвея. Я еще подумал: какая же настырная эта Редакция – из-под земли достанет со своими репортажами. Даже вспылил немного. Ну а потом познакомились.

– Еще к совпадениям, – оживленно сказал Матвей. – Ребята такие говорят: «Нам нужно в МВД идти и выяснять кучу бюрократических формальностей», а я отвечаю: «Есть у меня один полковник знакомый, уж он-то точно все знает». И подтянул их сюда. Мне кажется, надо выпить за это. Тем более я хотел угостить всех в благодарность. Богдана – за спасение, Платона – за то, что вызвался сопровождать меня в Бюро. А второго Платона – просто за знакомство…

– Ага-ага, только что-то ты не торопишься угощать. А за наш счет тут наказывал, – съязвил двойник.

Матвей как-то сник, будто услышал фантома, и сказал грустным голосом:

– Хотел бы угостить… но не могу: вчера мне сильно понизили рейтинг и заблокировали счета. По нелепой случайности! Так что даже не знаю, как теперь благодарить…

– Слушайте, я полицейский, пусть и бывший, – сказал Богдан. – Я просто делал то, что должен.

– Кстати, ты заметил, что все время делаешь то, что должен? Даже сейчас выполняешь инструкции, уже от попа, – сказал двойник, потягивая абсент, который не кончался, сколько бы его ни пили.

– Заканчивай уже! – воскликнул Богдан.

– А-а-а, это ваше «мозговое явление»? – догадался Матвей. И пояснил Платонам: – У Богдана какая-то редкая форма галлюцинаций… Кстати! Я понял, как вас отблагодарить! У меня есть контакт замечательного психотерапевта Таисии Мгвамбэ. И я с вами поделюсь. Она вам точно поможет!

С протянутой Карповым визитки смотрела она. Собранные в пышный пучок кудрявые волосы, обнажающая крупные белые зубы улыбка, лимонный воротник рубашки…

– Вот что называется совпадением! – воскликнул двойник.

Богдан побледнел и выронил из руки чашку с остывшим какао. Она разлетелась на осколки.

– Незадача… – пробормотал Карпов.

Оба Платона напряженно всматривались в свои стопки с бехеровкой. Было видно, что им неловко. Подошла текильщица в бикини и поставила на стол стопки текилы всем, а перед Богданом выросла новая дымящаяся чашка с какао. Двойник пустился в пошлые рассуждения о фигурке девушки. Подъехал робот-уборщик и замел клешней осколки с пола в свое чрево. Богдан вспомнил, как недавно в таком же чреве, только большем по размеру, исчезла единственная девушка на Земле, имевшая хоть какой-то шанс разобраться с его тараканами и защитить от назойливого доппельгангера, который был не то совестью, не то сублимацией его, Морозова, собственной извращенности, скрывающейся где-то в глубинах подсознания. Богдан погрустнел и опустил голову.

– Спасибо, – сказал он, дрожащими пальцами подтягивая визитку со стола. – Я запишусь.

– Извините меня, Богдан, – сказал Матвей. – Я тут распинаюсь о том, как мне плохо из-за рейтинга. Что-то прошу у вас. Ребят привел с вопросами… А вам, наверное, тоже очень непросто. Бывают такие моменты, что хочется поддержать человека. Сказать: «Я вас понимаю» – будет верхом цинизма, а кроме этого вряд ли что стоит говорить… Ведь люди обычно делятся наболевшим в надежде, что кто-то встанет рядом с ними в их горе, плечом к плечу. Только такое невозможно: для этого нужно быть в их шкуре, жить их жизнью. Без этого получается то, что получается: у каждого своя беда. Кому-то яхты не хватает, кому-то – куска хлеба. И все мы несчастны вроде по-разному, а по силе переживаний – одинаково.

– Красиво сказали, – произнес Платон-старший. – Вы владеете словом.

Он поднял свою стопку в жесте уважения.

– Да, я пишу немного, мистику и ужасы в основном, – ответил Карпов.

– Я вот никогда не понимал, как вообще люди пишут, – натянул улыбку Богдан.

– Потому что ты тупой, Беня.

– Это совсем несложно, – сказал Матвей. – Все строится на сюжете. Надо заложить необычную ситуацию, желательно драматичную. Вот представьте: человек, самый обычный – любой из окружающих, – приходит домой и рыдает навзрыд часами. Что у него за трагедия? Потом представьте, что есть другой человек. Пусть это будет писатель. Каждый день он приходит в парк, садится на лавочку и думает, наблюдает, представляет каждого встречного приходящим домой и рыдающим. И записывает мысли в тетрадочку. Однажды он умирает прямо на этой лавочке, совсем одинокий. И кто-то из зевак забирает домой эту тетрадку, читает и узнает среди персонажей себя…

– Ага-ага, а потом садится и рыдает два часа. Поздравляем, вы написали тупую слезодавилку для девочек, – засмеялся фантом. – Такую книгу с руками оторвут. Ой, прости,