Но тот разговор был еще давно, и Галина тогда стала строить далекие планы, сколько они с Колей заработают еще за десять лет.

И вот теперь все шорохи и голоса в гостиной из своего тайника Кустодиев слушала очень внимательно.

Тихо. Пьют чай.

Сейчас, через несколько минут, будет нечто.

Так. Грохот, потом еще грохот.

Оба упали. Оба парня напились этого снотворного.

— Коль! (Хозяин по телефону мужу, тихо.) Зайди-ка. А нож острый остался? Ну перочинный. Как это нет? Так. Ну все равно, зайди. Я же тебе еще в Москве покупал, чтобы он в машине у тебя был… Ну какой там срок за нож, испугался? Ну ты лох. Ладно. Жду.

Галина тоже ждала.

Затопал, кто-то. Да Коля. Сейчас он его использует и ему подсудное дело устроит. Что делать. Что делать.

— Так, Николай. Иди на кухню, там найди в ящике, у твоего бегемота (видали? Сам бегемот) есть ножик такой острый… Для мяса, что ли. Что стоишь? Что мычишь? Забздел? Так… Хорошо, тут это не здесь надо делать. Несем их на газон. Бери за ноги… Понесли. Тяжелый как слон, моя порода. А по виду худой. И родился худой такой. Маленький был, мать болела. Родила так и умерла. Я ее жалел, хоть любил другую. О как любил! Все деньги на нее тратил, она не стеснялась. Дай еще в долг, дай на такси.

Дальше было уже не слышно, потопали и ушли.

Коля уже ввязался в это все, добра не будет. Вызывать полицию, его же и арестуют как подельника. И меня заодно. Надо уходить.

Галина сидела окаменев.

Арестуют, посодют, Анджелку приемным родителям отдадут.

А что, я дома была, стирала. Ничего не знаю. Не видела, не слышала.

Надо бежать.

Не тронулась.

А, опять притопали, два тяжелых мужика.

Коля тут закабанел на трехразовом питании да на этом пиве. А я как на каторге, как в кафешке у дороги, от утра и до утра.

Думала она не это, но как-то обида заслонила все.

Готовое питание покупать нам дороговато. На чем все тут хозяйки прохлаждаются, ни одна не готовит, из заморозки пакет да в микроволновку. Или, Римка рассказывала, у них если одинокая живет, вообще холодильник только для воды. Все худые.

Голос хозяина:

— О, тяжелые… Выросли… ….!

Крякнули, зашагали.

Все. У Кольки будет срок.

Надо вылезать, что-то делать, а сил нету.

Оцепенела.

Галина кое-как выбралась из схрона.

Поднялась в гостиную, еле ступая.

Пока дошла, пока выглянула из-за портьеры, там было все видно — внизу, на газоне, на траве, лежали два тела.

Зеленая трава, черные головы, белые майки.

Белые руки, босые ноги вразброс. Как у мертвецов.

А, сняли обувку на входе.

Господи. Господи.

Над ними дурак Коля и хозяин с ножом. Самый большой нож из ее ящика. Для резки мяса. Как раз.

Хозяин протягивает дураку Коле нож, говорит ему что-то. Орет на него.

Коля смотрит в сторону. Трясет башкой своей дурной.

Он уже замазан, нес их, два тела. Уже срок ему светит.

Хозяин орет, показывает на Галину за портьерой.

Галина отбегает, присела за диван, съёжилась.

Коля топает по гостиной, чем-то стучит, брякнуло стекло.

Выходит.

Галина вернулась, стоит за портьерой, смотрит, надо все знать.

Коля протягивает хозяину три рюмки.

Хозяин орет, снова показывает на Галину. Ну, на окна гостиной.

Опять перепрятушки, Галина свернулась в ком за диваном, Коля прошел, стукнул, брякнул, зазвенел стеклом, снова прогрохотал вниз, Кустодиев вскочила, стоит на своем посту за портьерой.

Коля протягивает хозяину три рюмки — красную, синюю и белую.

Хозяин кивнул, берет рюмки, ставит их в траву. Зачем?

Протягивает Кольке нож.

Колька тупо качает головой, смотрит в другую сторону. Перекрестился? Это что?

От хозяина несется мат, это видно, ртом как что-то твердое жует.

И плюнул, склонился над одним парнем, ничего не видно Галине, только хозяйская спина, он что-то мелкое делает, локоть с ножом почти что не шевелится.

Парню колет палец.

Схватил белую рюмку, прислонил куда-то, старается, напрягся весь.

Похоже. Порезал парня, кровь доит?

Коля посмотрел в ту сторону да и рухнул.

Упал без сознания.

Значит, там и правда то самое.

Коля говорил, что когда у него кровь в армии брали, он отворачивался, а то бы потерял сознание, как в военкомате. Когда он рухнул там при виде кровянки, его врачи военкомата в стройбат определили как больного на голову.

Хозяин затряс своей бритой башкой.

Видно, мало что получается.

Махнул рукой с ножом, как будто решился.

Взял руку того мальчишки, вытянул ее вбок (Галине все стало хорошо видно), полоснул по сгибу, тут же прислонил рюмку.

Наполнил ее, переполз на коленях к другому парню, взял синюю рюмку, опять так же двинул ножом.

А Кустодиев уже мчалась к своему дому, набирая на телефоне номер полиции.

Набрала, сказала адрес, крикнула «Убили тут!» и отключила телефон.

Вытащила из ящика пипикалку от калитки.

Схватила велосипед, побежала с ним что есть мочи к воротам.

Открыла калитку.

И тут какая-то мелкая старушка стала протискиваться мимо нее и велосипеда на территорию.

На запретную территорию хозяйской виллы.

Кустодиев могучей дланью схватила бабку за шиворот пиджака.

Другой пятерней Кустодиев, однако, крепкой хваткой держала руль велосипеда.

Поэтому у нее получился промах, старушкин пиджак оказался в руке, другая-то рука была занята велосипедом, хотя он и был подперт ее сильным коленом.

А старушка без пиджака, в белой майке, уже скакала к дому.

Галина в сердцах выругалась по-тульски, длинно и с загибонами.

Заботливо положила дорогой велосипед на дорожку и было рванула за бабкой, но!

Как будто бы эти дежурили тут же за поворотом, полицейская машина завыла своей сиреной у калитки.

Галина повернула обратно, пипикалкой открыла ворота.

И, мигом поднявши велосипед, забралась на него и поехала впереди полиции, показывая рукой направление.

Ну просто как свобода на баррикадах Делакруа (Кустодиев изучила все хозяйские книги по искусству, ища таких же, как она сама. Их было пруд пруди, вот как у Рубенса или эта у Делакруа с сиськами).