– Я знаю, что вы со мной не пьете. – Вершков продолжал усиленно строить из себя дурачка. – Так ведь есть люди и подостойнее. Какой-нибудь принц Ольденбургский, к примеру.

– Нет здесь принцев. Да и некогда мне пить. Кто же тогда будет читать ваши творения? – носком узенькой туфельки она тронула ближайшую папку, на которой было крупно выведено – «Галактика всмятку. Роман-эпопея».

– Мы к вам, собственно говоря, по делу, – сказал Вершков, продолжая ухмыляться во весь рот.

– Догадываюсь, – милостиво кивнула она.

– Прокольчик вчера вышел. Пока белые люди на банкете гудели, я с дружком прогуляться вышел. Подышать свежим воздухом и полюбоваться ночным светилом. Встретились нам девочки…

– Ваши жеребячьи подвиги меня не интересуют, – едва заметно нахмурилась Катька.

– Не было никаких подвигов, Катерина Карловна! Клянусь! – Для вящей убедительности Вершков ударил себя кулаком в грудь. – Только девочки оказались нехорошими – стибрили наши бумажники, и поминай как звали.

– Где же ваши бумажники лежали?

– Как и положено, в брюках, – смиренно ответил Вершков.

– Каким же образом эти ваши… девочки… овладели ими?

– Ну вы прямо как следователь, Катерина Карловна, – потупился Вершков. – Стыдно признаться… Ведь мы брюки-то к тому времени уже сняли.

– А я здесь при чем? – и взгляд Катьки, и речь по-прежнему оставались совершенно спокойными. Или она была такой всегда, или берегла свою страсть для каких-то особых случаев.

– Выручайте. Окажите материальную помощь. В уставе творческого объединения про это записано.

– На прошлом семинаре мы уже оказывали тебе материальную помощь. В размере ста рублей. Тогда, кажется, ты выронил бумажник, катаясь на фуникулере?

– Нет, Катерина Карловна. У меня его слониха из рук выхватила, а потом сожрала. Голодная, видно, была. Это когда мы зоопарк посещали. Кстати, ваша была идея.

– Невезучий ты, Вершков.

– Какой уж есть! Таким уродился, – он исподтишка подмигнул Косте.

– Ладно, пишите заявления… Кстати, твой друг член семинара?

– Чего? – Вершков изобразил на лице глубочайшее удивление. – Про какой член вы говорите, Катерина Карловна? Даже у такого матерого зверя, как наш семинар, может быть только один член! И мне кажется, что он находится где-то неподалеку.

– Не хами, Вершков, – в обычной своей невозмутимой манере произнесла Катька. – Заявления оставьте здесь. Результат будет зависеть от того, какую резолюцию наложит директор.

– А где он сейчас? – Вершков оглянулся по сторонам с таким видом, словно искал какую-то свою вещь, забытую здесь накануне.

– Отдыхает, наверное, – ледяным тоном ответила Катька.

– Вы перед ним словечко за нас замолвите, Катерина Карловна. Ладно?

В это время в соседней комнате раздался какой-то загадочный звук (Костя мог поклясться, что это заскрипела кровать), а затем оттуда показался долговязый человек в просторных сатиновых трусах.

Физиономия у Верещалкина опухла так, что узнать его можно было только по бороде. Тело директора ТОРФа покрывали подозрительные отметины, похожие на трупные пятна.

– Привет, мудаки, – бодро просипел он и поздоровался за руки со всеми, включая Катьку. – Выпить не принесли?

– Сами маемся, – с достоинством разорившегося аристократа ответил Вершков. – Вот пришли за материальной помощью.

– Есть у нас деньги в кассе? – Верещалкин обратился к Катьке, несколько смущенной таким поворотом событий.

– Найдутся, если надо, – уклончиво ответила она.

– Ну? – Верещалкин перевел свой мутный взор на просителей. – Сколько?

– Рублей по двести, – быстро ответил Вершков, явно готовый к торгу.

– Вот и хорошо, – еще быстрее согласился Верещалкин. – Я вам выпишу по четыреста. Только, чур, половину вернете назад. Одному влиятельному человеку из Главлита нужно сделать подарок ко дню рождения, а все фонды израсходованы.

– Мы понимаем. – Вершков изобразил на лице скорбь. – Все-то вы о нас печетесь, все хотите как лучше сделать…

– Ты мне мозги не компостируй. – Верещалкин болезненно скривился. – Я тебе не Элеонора. На фуфло меня не купишь, брехун.

– А вот это не надо! – Вершков принял позицию, из которой фехтовальщики производят первый выпад. – Я не брехун! Я фантаст. Я не вру, а преувеличиваю. Это мое призвание!

– Ладно, ладно, – замахал на него руками Верещалкин. – Нет у меня сейчас времени с тобой дискутировать.

Едва только на слезные заявления Жмуркина и Вершкова легла размашистая резолюция директора, как Катька без проволочек оформила расходные ордера. Четыре лишних сотни Верещалкин тут же утащил в спальню.

– Не ты ли, Вершков, налепил на мою дверь эту похабщину? – спросила Катька, нежно дыша на штамп «Оплачено».

– Какую похабщину? – вытаращился Вершков.

– Насчет денег мафии…

– Побойтесь бога, Катерина Карловна! Да какое мне дело до ваших денег! Пусть они хоть самому Аль Капоне принадлежат, хоть Тринадцатому главному управлению Кэгэбэ!

– Ох Вершков, Вершков, – вздохнула она. – Спасение твое только в том, что я ценю твой талант. А иначе давно шагал бы домой по шпалам.

– Я свой талант и сам ценю. – Поскольку деньги уже лежали в кармане, Вершков мог себе позволить гораздо больше, чем прежде. – Такая уж мне выпала планида. Талант ведь как болезнь. Это давно доказано. А в моем родном городе все жители сплошь больные. Индустриальный гигант первых пятилеток! Город-сад! У нас в год на каждый гектар десять тонн токсичных отходов приходится! Мы хлором дышим! В отстойниках с цианидами купаемся! Один мой брат с культями вместо рук родился, второй с лишним яйцом в мошонке, а я с литературным талантом. Вот так и живем. Можно идти?

– Иди. Только сильно не напивайся. После ужина приступаем к обсуждению рукописей.

– Этих? – Вершков покосился на груду разно-цветных папок.

– Этих.

– Разве их на трезвую голову можно обсуждать? Галактика всмятку, вот те раз! Сапоги бывают всмятку! А Галактике начхать на весь род человеческий. Она есть и будет!

Нет, это не фея, подумал Костя, когда они оказались в коридоре. Это Снежная королева, для которой люди такие же игрушки, как метель и айсберги.

Наличие такой прорвы шальных денег предполагало времяпрепровождение куда более достойное, чем поедание сомнительных шашлыков, пусть даже и сдобренных дешевым вином.

Все злачные места города-курорта находились на набережной. До нее от Дома литераторов было всего метров восемьсот, но зато каких метров! Такая крутизна была по нраву только горным козлам, снежным барсам да всяким там Хаджи-Муратам.